Ребенок тихо вякал, она переводила взор то на него, то на нас, она теперь могла ничего не говорить, не пытаться внушить нам почтение к прекрасному, к литературе там, к языку, к страданиям каких-то вымышленных героев. Она сама дала нам лучший урок красоты и смысла жизни своим чудесным превращением из Жирафы в королеву, и мы млели от нежности и примирения, и – я помню это – все, все, бывшие тогда в гостях у нее, одновременно улыбались.
Я с тех пор видела много мам и детей, я радовалась за своих подруг, когда у всех у нас случилась общая полоса деторождения, мы ходили друг к другу смотреть на новорожденных, умилялись им, дарили подарки. Я много путешествовала и видела матерей разных стран и народов, по-разному пестовавших своих разного цвета деток. Я видела первую неумелую нежность только что родивших, измученных и счастливых женщин в роддомах, я сама переживала весь этот восторг и все эти открытия, но до сих пор образом вечной женственности передо мной возникает она – сутулая, несуразная, узкоплечая, толстоногая, близорукая, сияющая, нежная, любящая, парящая над крошечным детским тельцем Жирафа, Наталья Николаевна, Мадонна наших школьных времен.