Домой поехали на троллейбусе, благо рогатый стоял на своей конечной, поджидая спешащих пассажиров. Их было не много, но все быстро рассаживались, занимая латаные сидения, пристраиваясь там надолго и основательно.
— Нам спешить некуда - сказа Николай дочери, стараясь не сильно отдаляться от дверей. -Наша с тобой - следующая. Смотри, вот машинки едут, у них огоньки горят. Огоньки красные и беленькие.
Так под рассказ об особенностях дорожного освещения они доехали до своей остановки, и, перебежав дорогу, пошли домой. Дочка сразу увидала качели на детской площадке, и тут же потянула к ним, начав свое призывно-начальственное мычание. Стоять под мокрым снегом и качать ребенка не прельщало ни сколько, и Николай начал судорожно рассказывать про Мишку, который ждёт Сашеньку и про папин чай, который остывает. На слово чай ребёнок среагировал - папа в отличие от остальных, пил сладкий. И дочка очень любила именно его. Мама была против, убеждённая, что страшный кариес сейчас же накинется на беззащитное создание. Развивая полученный успех, папа, перешёл к описанию конфетки, которую львёнок принес по случаю хорошего поведения дочурки. Это сильно заинтересовало Александру, и уже широко шагая в сторону дома, Николай чувствовал весьма серьёзный напор детёныша, тянувшегося к удовольствию получаемому от конфеты «Алёнки» из фирменного «Красного Октября» напротив.
— Здравствуй, Николай, прозвучало как выстрел. В душе физически похолодело. Вот ведь жизнь - подумал он, мгновенно приготовившись к самому плохому развитию событий. Пока он поворачивался к говорившему все возможные варианты промелькнули в мозгу, не оставив впрочем ни одного, менее или более приемлемого.
— Пошли в дом, еще не видя собеседника, глухо сказал он и, обернувшись, с облегчением вздохнул. Это был не бандит и не кредитор. Скорее наоборот - старый должник и университетский товарищ Васька Конев - огромный археолог, работающий в Улан-Удэ и копающий то ли верхний, то ли нижний палеолит на бескрайних лесостепях Приангарья. Изредка судьба забрасывала его в Москву на какие-то научные мероприятия по типу конференций и получения грантов. Тогда они встречались, рассказывали друг другу про тяжёлую жизнь, взаимно признавались, что завидуют, хотя, наверное, по делу каждый считал выбранный путь правильным. Пару раз были моменты, когда деньги и связи Николая могли решить кой какие серьёзные вопросы. Сейчас ситуация поменялась и Николай завидовал всем, разве что исключая покалеченных войной ветеранов, собирающих милостыню под свои подшитые конечности. Пару раз он читал статейки про их немереные заработки, но поменяться с ними местами не был готов даже сейчас. Появление Василия, человека, который не изменил выбранной и любимой профессии, остался верен делу, несмотря на все ускорения, перестройки и бури периода первоначального накопления капитала, а самое главное, нашедшего себя в жизни, не особенно поступив принципами, было чем-то сродни иголочке, которой кто-то с садистским наслаждением ковырял в ранке самоуничижения. Как всегда в тяжёлый период казалось, что альтернативный путь был бы проще и лучше. Впрочем, размышлять было некогда. Надо было поддерживать беседу, затискиваться в лифт и поднимать дочку до нужной кнопочки на панели.
С Василием, бывшим подводником и человеком размером с телефонную будку эпохи развитого социализма, было почему - то поспокойнее. Поэтому опасные метры от лифта до квартиры удалось преодолеть без особого напряга. Но и на этот раз Николая никто не ждал.
— Ну, раздевайся и на кухню. Ты всё расскажешь, а я приготовлю чего-нибудь - направил гостя Николай, одновременно стаскивая с ребёнка комбинезон и угощая конфетой, которую предусмотрительно положил около плюшевого львёнка.
— Погладь львёночка - он хороший, он конфетку тебе принёс. Дочка от избытка чувств поцеловала львенка в стоически безразличную морду, уже изрядно запачканную шоколадными следами былых благодарностей.
Расправившись с ребенком, Николай пошёл на кухню, к не дочищенной картошке, которая валялась в раковине и полдня ждала своего часа. И таки этот час настал.
Василий начал быстро доставать из сумок свои нехитрые сибирские дары - кедровые орешки, водку местного разлива и рыбу омуль, которая почему-то раньше водилась исключительно в озере Байкал, а теперь свободно лежала в каждом московском магазине, отличаясь от старого вкусом, размером и ценой. К большому удивлению хозяина гость достал и большую бутылку Мартини.
— Это что, уже в Улан Удэ стали делать - с зарождающейся надеждой спросил Николай. Если у Васьки есть деньги на хорошие напитки, значит есть шанс получить чего-нибудь из старых вложений. Сейчас это совсем не лишне. Хорошо бы долларов сто, или двести - размечтался он.
— Или грант получил на палеолит- продолжал он с интересом глядя на ветчину и прочие продукты, возникающие из объёмистых пакетов.
— Угу, дождешься этих грантов. Скорее сдохнешь. Кого на Западе интересует палеолит в Сибири. Два-три нищих института, которые сами побираются, как умеют.
— А как же ЦРУ или какое-нибудь РУМО - они что, уже не хотят скакать по ЗАБВО под видом учёных. Раньше вроде они это страсть как любили.
— Так то раньше. Сейчас мы никому не интересны. Даже китайцам. И вообще, ЗАБВО сейчас вроде как объединили с Сибирским, теперь это такой монстр, не только секреты, армию свободно потерять можно.
Николай вспомнил степь, её бесконечность, однообразие холмов и синие яркие звезды, которые никогда не увидишь в Москве. Он вдруг почувствовал то ощущение одиночества на этой гигантской равнине, протянувшейся от лесов Приамурья до Дона и Волги, которое охватывает тебя ночью, когда все спят и только костер пытается гореть. А чему гореть в степи, кроме досок из - под ящика с тушёнкой или патронами.
Правда ощущение тут же сбил вспомнившейся плакат, где злобный китаец в кепке протягивал загребущую руку через нашу границу. Над все этим высокохудожественным чудом висел лозунг - «Войн! Помни, до границы 120 километров». Черт, ведь вбили в нас неприятие китайцев. Всё детство войны ждали, готовились к китайской агрессии как умели. В 1979, во время китайско -вьетнамского конфликта подняли всех призывных и погнали в Монголию. А в школе митинги - «Мы своего Советского Вьетнама никому не отдадим!». К счастью, всё окончилось благополучно. Уже много позже, Николай понял, что Китай, в основе своей цивилизации, страна чрезвычайно самодостаточная. Как две тысячи лет назад они освоили занимаемое пространство, так дальше практически и не лезли. Так, изредка походы от честолюбия отдельных руководителей или экспедиции из-за любопытства. Подвигнуть их на борьбу за мировое господство - задача непосильная. Разве что как говорил товарищ Сталин «Американская деловитость и немецкая пунктуальность» вкупе с марксистской идеологией могут дать столь жуткий результат. Тут такой коктейльчик получится - никакому Хесболлаху не снилось. Всем мало не покажется. Впрочем, все предыдущие попытки кончались тем, что наносные идеи тихо умирали под сенью Великой Китайской Цивилизации.
— Ну и откуда тогда такая роскошь - спросил он Василия, продолжавшего что-то доставать и раскладывать по столу, на котором оставалось уже не так много места.
— Вступаем на путь рыночных отношений. Отсюда и деньжата.
— Не понял. Что продаёшь-то ? Наконечники для стрел или всякие там чопперы. Так я тебе их за день штук десять настругаю.
— Нет, перешли на бронзу и железо.
Николай хмыкнул. Он вспомнил детективы Бушкова, где копатели периодически находили могилу Чингисхана и всякую другую не менее ценную утварь. Если верить авторам, то вокруг этого разворачивались целые баталии, вплоть до уничтожения участников.
— Черным археологом стал - достояние страны расхищаешь ? Надеюсь, без уголовщины. Обычно к этому цепляются все и всяческие крыши. И потом, если верить классикам жанра, клад всегда вызывает желание сократить число участников делёжки. Как там у вас с эдакими страстями?
— Откуда. Всё законно. Это у классиков всё так интересно, а у нас Москва дала денег, указала место и договорилась с республикой. Если, конечно находим что-то интересное, то конечно разбираемся, только не в раскопе, а на площади Ленина.
— Слушай, а голова у вас всё ещё стоит? -
Николай неожиданно вспомнил достопримечательность города - большую голову основателя пролетарского государства, расположенную на центральной площади Улан Удэ. Голова была большой, круглой, и впечатление производила, особенно на неподготовленных людей. Вроде как бы первая волна террора против памятников её не затронула. В 92 она стояла, а позже он там уже не бывал.
— Стоит. Куда ей деться. Вроде как бы местный колорит.
— И небось те же люди сидят в тех же кабинетах?
— Ну, ротация кадров по возрасту неизбежна, а что до более серьёзных дел, то республика у нас маленькая, ископаемых пока не нашли. Так что Москва к нам не лезет. Что у нас взять - разве что овец. Вот у тебя, в Иркутске, там баталии идут. Аж газеты пухнут. А у нас тишина да келейность.