Я удивился. Это что за злодей такой, если ему не отрубили башку, и на каторгу его не отправили, а держали специально для такой казни? Имя, которое значилось на плакате, ни о чем мне не говорило, а вот кличка Угорь уже, как будто, встречалась. Вот только при каких обстоятельствах?
Вчитываясь в пояснительный текст, я с трудом продирался сквозь лес казенных формулировок: «…подданническую присягу презрев и законы, Солнцем данные, попирая…», «…смертоубийства, а також и прочие деянья предерзкие, не единожды учиненные…», «…казне и торговому люду убытки приключив непомерные…», «…и от мыслей злодейственных воздержания в себе не имея…», «…суду же высокому преступное неуважение выказав…» И, наконец, история этого симпатяги всплыла-таки в моей памяти.
Угорь был родом из этих мест — внебрачный сын горожанки от кочевника-степняка. Вырос в бедности, если не сказать — в нищете. Подростком сбежал из дома, бродяжничал, скитаясь по континенту. Добрался до Восточного Взморья. Так, кажется, был гарпунщиком. Пару лет провел в Хрустальных Горах. Вернувшись, наконец, в родные края, нанялся охранником в караван. Сопровождал товары в столицу. Клинком, говорят, владел виртуозно. Быстро завоевал уважение, стал десятником. А потом вдруг вместе с десятком переквалифицировался в разбойники. Караванные пути он знал досконально, и купцы в округе буквально взвыли.
Угорь действовал нагло, но четко видел границу, за которую не следует выходить. Не нападал на королевские грузы, чтобы из столицы не прислали солдат, а награбленными деньгами делился с местными, которые при случае давали ему убежище. К тому же, ему невероятно везло — несколько раз он ускользал буквально из-под носа у стражи. Именно тогда он, кстати, получил свою кличку. Вся эта канитель продолжалась бы еще долго, если бы не возникла одна проблема.
Разбогатевший Угорь пристрастился к «звенящим каплям». И никто не подсказал ему вовремя, что в этом деле тоже надо соблюдать меру. Может, его лихие рубаки не решились сделать замечание атаману, а может, просто были не в курсе. Они-то ведь сами не во дворцах росли, и крошечные, винтом завитые склянки с тягучей жидкостью (сто пятьдесят золотых за штуку) были для них экзотикой.
В общем, если говорить по-простому, у предводителя поехала крыша. Он стал буйным и утратил всякую осторожность. В конце концов, не придумал ничего лучше, как напасть на воздушный транспорт, везущий в столицу золото. Тот факт, что корабли с таким грузом не делают остановок в степи, совершенно не смутил атамана. Он уже знал, как нарушить эту традицию. На дело взял только самых верных бойцов, готовых идти за ним до конца.
Когда корабль ночью летел над степью, с борта увидели горящую деревеньку. Снизу раздавался истошный визг, среди домов метались живые факелы. Не выдержав этого зрелища, капитан нарушил все мыслимые инструкции и отдал команду на спуск. Это стало его роковой ошибкой.
Добыча была поистине королевской, но отношение местных к Угрю радикально переменилось. Мало того, что он погубил деревню, так еще и ветер разнес огонь по степи — пожар уничтожил чуть ли не все посевы в округе. Угря возненавидели повсеместно. Теперь его гнали, словно дикого зверя. Из столицы прислали помощь. В конце концов, атамана взяли живым.
Все это случилось лет семь-восемь назад. История была громкая, но не совсем по моему профилю. Помню, как начинался суд, но приговор уже не отслеживал — хватало других проблем. А оно, значит, вон как все обернулось. «Рассудит небо»… То есть, Угря все эти годы держали в яме, ожидая, пока солнце заплачет. И вот этот день настал. Выходит, сегодня вечером… когда именно?.. ага, в семь часов… Да, в семь часов ожидается интересное зрелище.
Рядом бубнили:
— Что, кум, придешь сегодня?
— Так, оно ж… Как же не прийти-то?
— И то верно, кум. Зажился этот червяк на свете, тьма ему в душу…
Толстая румяная тетка выскочила вперед и смачно харкнула прямо в глаза нарисованному Угрю. В толпе одобрительно загудели. К плакату шагнул конопатый паренек лет тринадцати. Он взял кусочек угля и, чувствуя полную поддержку собравшихся, большими корявыми буквами нацарапал поверх печатного текста: СДОХНИ! Его похлопали по плечу и отвесили поощрительный подзатыльник. Кум по соседству довольно крякнул.
А я застыл, не дыша.
Потому что пожелание на плакате было накорябано тем же почерком, что и надпись кровью на парусине. Как будто писал один человек.
Живи. Сдохни.
Сдохни. Живи.
В каком порядке это читать? Впрочем, тут и думать не надо.
Пожелание сдохнуть — это то, что происходит сейчас. А гадание всегда относится к будущему. Значит, будущее — «живи».
Угорь должен остаться жив.
Казнь отменяется.
И это моя задача.
Теперь, наконец, я понял. Да, мое присутствие повлияло на результаты гадания. Но я — не объект пророчества, а лишь его исполнитель. Инструмент, чтобы вмешаться в судьбу вот этого бородатого душегуба. Солнце не желает, чтобы он умирал. Почему? Я давно не задаю подобных вопросов. Я просто сделаю так, чтобы Угорь пережил этот вечер. Мой же разум до заката угаснет, как и обещал жрец.
Ты услышало меня, солнце.
Я благодарен.
И тебе, жрец, тоже спасибо. Если бы я сам тебя не зарезал, вернулся бы и угостил самогоном. Ну да ладно. Ты, я думаю, не в обиде. Душа при тебе, а что еще нужно просветленному старцу?..
— Простите, сударь, — вежливо осведомился я у соседа, — а где у вас эшафот? Я, к сожалению, плохо знаю ваши края. Только сегодня прибыл.
— На «Добром Змее», позвольте полюбопытствовать?
— Вы совершенно правы.
— Прекрасный корабль!
— Опять же, не могу с вами не согласиться.
— Да, да, превосходный!.. А эшафот у нас, изволите ли видеть, за городом. Выезжайте через западные ворота, а там уж сразу увидите — на холме, справа от дороги. Будете сегодня присутствовать?
— Всенепременно, сударь! Всенепременно…
План действий сложился быстро — собственно, он был очевиден. Оставалась даже пара часов в запасе. Я решил истратить их с толком — разведать местность и поужинать напоследок. Хотел взять лошадь, но потом передумал. Городок небольшой, а спешить мне некуда. Пройдусь, подышу местной пылью, погляжу на людей.
Прогулочным шагом я за пятнадцать минут дошел до окраины. Крепостные стены в Белом Стане отсутствовали; западные ворота, о которых говорил горожанин, оказались просто фигурой речи. Улица незаметно превращалась в проселочную дорогу и уходила в степь. Холм с эшафотом я, как было обещано, увидел издалека. Хотел подойти поближе, но передумал — все, вроде, и так понятно.
На выезде из города имелся трактир — довольно убогий, судя по виду. Впрочем, за изысками я не гнался. Толкнул тяжелую деревянную дверь. Внутри воняло сивухой. Солнечный свет с трудом проникал сквозь грязные окна. Публика была соответствующая — селяне в льняных рубахах, пропыленные гуртовщики и пара поддатых купчиков. Чавкали, пили светлое пиво и обсуждали главные новости, которых на данный момент насчитывалось ровно две штуки — плачущее солнце и предстоящая казнь Угря. Я прислушался. По первому пункту все сходились на мысли, что будет худо — потому как, оно ж понятно, что лучше точно не будет. Ну, а бывшему атаману желали не откинуть копыта сразу, чтобы он сполна ощутил на собственной шкуре все оттенки солнечной скорби.