И он открыл дверь. Это был Джеральд.
— Рекс, извините. — Он вошел. — Я знаю, вы начинаете работать в это…
— Да. Вообще-то в одиннадцать.
— Мне очень нужно поговорить с вами.
— Это о фуршете?
Когда Рекса отговорили готовить его знаменитый карри, он обещал принести коробочку глазированного миндаля.
— Нет. Но это действительно касается сегодняшнего вечера. В каком-то смысле.
К ужасу Рекса, Джеральд прошел в его святая святых. Взял и прошел, смахнул написанное вчера с обитого гобеленом кресла, просто бросил бумаги на пол и уселся! Рекс стоял и ждал, не желая садиться за письменный стол не для работы, а для досужей болтовни. Итак, он ждал, но Джеральд, вначале проявив такую бесцеремонную решительность, теперь никак не мог собраться с силами и перейти к делу.
Он рассеянно смотрел в окно на сад, смотрел и ничего не видел. Ни кормушки для птиц, поля битвы сварливых скворцов и воробьев. Ни Монкальма, крупной овчарки, которая лениво копалась среди торчащих из земли и прихваченных морозом капустных кочерыжек.
Рекс украдкой наблюдал за ним. Джеральд выглядел ужасно. Казалось, он сегодня не только не брился, но и не умывался. Глаза воспаленные, с засохшими корочками в углах после сна. Он неосознанно сжимал и разжимал кулаки. Рекс, неподдельно встревоженный, отодвинул в сторону все мысли о «Ночи Гиены» и сказал:
— Джеральд, старина, выглядите не очень. Может, кофе?
Тот покачал головой. Рекс придвинул стул и теперь чувствовал дыхание Джеральда, кислое и отдающее перегаром. Некоторое время они молчали. Наконец Джеральд заговорил:
— Это, наверно, прозвучит жалко. — Долгая пауза. — Я не знаю, как сказать… — Он впервые посмотрел прямо в глаза Рексу. Взгляд отчаянный и одновременно пристыженный. — Как бы я это ни сформулировал, все равно прозвучит очень странно.
— Уверен, что нет, — ободрил Рекс, уже примирившийся с потерей целого дня, ведь с ним происходило самое приятное, что может приключиться с человеком: он сгорал от любопытства и знал, что скоро оно будет удовлетворено.
Джеральд между тем все оттягивал и оттягивал вожделенный миг. Времени выбирать не осталось. Конечно, Рекс — болтун, каких мало, но лучше, если это будет именно он. Ни к кому другому Джеральд не пошел бы со своим делом. Но как найти нужные слова? Если он изложит только самую суть затруднения, будет выглядеть трусом и дураком. С запозданием заметив, что все время сжимает и разжимает кулаки, он положил беспокойные руки на колени, едва ли не вцепившись пальцами в серую фланель, лишь бы не шевелить ими.
— Вы сказали, это касается сегодняшнего вечера. — Рекс решил помочь ему.
— Да… — Джеральд выглядел как не умеющий плавать человек, который уже дошел до края трамплина. — Дело в том, что я очень давно знаком с Максом Дженнингсом. И между нами случилась… размолвка. Мы нехорошо с ним расстались.
— Такое случается. — Рекс тактично притушил свое любопытство и попытался выступить в роли утешителя. Это не составило особого труда, потому что человек он был добрый.
— Честное слово, — продолжал Джеральд, — я ни минуты не верил, что он согласится приехать, увидев мою подпись под приглашением. — Сколько раз он переписывал чертово письмо, и все зря! — Не знаю, почему он согласился. Всегда был… непредсказуем. Дело в том, Рекс, — в его голосе чувствовалось огромное напряжение, — что я не хочу оставаться с ним наедине.
— Ни слова больше! — воскликнул Рекс. — Все понятно. Но чем я могу помочь?
— Это очень просто. Не уходите, пока он не уйдет.
— Ну разумеется! То есть, разумеется, не уйду! — Он помолчал немного, потом произнес нерешительно: — Полагаю, вы не захотите рассказать мне…
— Нет, мне не хотелось бы…
— Понятно, понятно.
— Вы не возражаете, Рекс?
— Ну что вы, дружище!
— Возможно, будет немного неудобно. Высиживать, я имею в виду. После того как остальные разойдутся.
— Вы думаете, все будет именно так?
— Да.
Конечно, вообще не следовало писать письмо. Это была большая ошибка. Сказал бы членам кружка, что пригласил Дженнингса и получил отказ. Никто бы не удивился. А если бы они захотели увидеть ответ — они ведь такие дотошные, — соврал бы, что секретарша мистера Дженнингса позвонила по телефону и передала его отказ. Просто когда Брайан объявил, что напишет Дженнингсу сам, Джеральд ударился в панику… Кажется, Рекс что-то сказал?
— Что, простите?
— Я говорю, а что, если он придет раньше, когда еще никого не будет?
— Не должен. Я пригласил его к восьми, а всех остальных — к семи тридцати. А если и придет…
Даже Рексу Джеральд не мог признаться, что тогда вынужден будет прятаться. Забиться, как зверь в нору, когда охотничьи псы уже скребутся у входа.
— Лучше бы вы мне раньше об этом сказали, Джеральд. Мы могли бы изменить место встречи. Провести ее где-нибудь еще.
— Тогда он сделал бы все, чтобы уйти одновременно со мной. Нет, так я хоть могу контролировать ситуацию.
— Может быть, хотите переночевать у меня?..
— Ради бога! — не выдержал Джеральд, закатил глаза и снова яростно сжал кулаки. — Я уже сказал, чего хочу! Можно просто выполнить мою просьбу?
— Конечно. Простите.
— Это вы меня простите. — Джеральд как-то скованно поднялся и направился к двери. Зная, что напрасно сотрясает воздух, он тем не менее добавил: — Полагаю, излишне говорить, что…
— О, разумеется, строго между нами. Мне прийти в семь, Джеральд? На всякий случай…
— Да, это хорошая идея. — Джеральд сумел слабо улыбнуться. — Спасибо вам.
Рекс проводил гостя по дорожке до ворот. Монкальм с большим энтузиазмом им сопутствовал. Джеральд шел тяжело, сгорбившись, и не приободрился, даже когда Рекс сказал, что, зайдя к нему, гость избежал визита Гонории, которая сейчас флегматично крутит педали, удаляясь от «Приюта ржанки».
Вернувшись в дом, Рекс сварил кофе и сел за письменный стол. Конечно, не для того, чтобы работать. Похождения киллера по кличке Гиена, стакнувшегося с подпольной ячейкой противников Хусейна и покупающего у них ценные сведения, бледнели перед жизненной драмой. Оказывается, у Джеральда, этого образца скучнейшей, немного напыщенной респектабельности, имеется прошлое. Кто бы мог подумать!
Рексу ужасно хотелось добежать до ближайшего телефона-автомата — это заняло бы не больше минуты, — но он безжалостно подавил искушение. Надо держать слово и молчать, по крайней мере пока вечер не миновал. Он посмотрел на часы: оставалось семь с половиной часов. Как же вытерпеть?
Сью убрала со стола после ужина, составила посуду в мойку и принялась накрывать к завтраку. Коричневые мисочки для каши, подставки для яиц в виде зайчиков, разнокалиберные столовые приборы, неряшливого вида пластмассовая банка с домашними мюсли, наклейку для которой она нарисовала сама.
Наверху бухала музыка. Судя по всему, Аманда делала домашнее задание. Про себя Сью всегда называла дочь Амандой. Самой дать имя ребенку — это было одно из последних одолжений, которые ей сделал Брайан. Но даже тогда ему не хватило великодушия, чтобы скрыть недовольство выбором жены. Претенциозным. Снобистским. Вычурным. Девочку с рождения звали Мэнди, а затем, когда Брайан перенял повадки своих старшеклассников, — и вовсе Мэнд.
Сью включила газовую колонку над раковиной, пламя ярко вспыхнуло. Она нарочно шумела, моя посуду, потому что Брайан как раз пошел в уборную, тесно соседствующую с кухней. Он никогда не заботился о том, чтобы вести себя в туалете потише, считая такую скромность ханжеством, присущим среднему классу. Что же касается Сью, если в доме были гости, она предварительно бросала смятую туалетную бумагу в унитаз, чтобы заглушить плеск. Что же касается «бултых» и тому подобного, ну тут уж…
Сейчас после вызывающе непристойного звука она услышала скрип открываемой фрамуги. Брайан вышел из уборной, застегивая молнию. Подойдя к столу, он стал копаться в школьных бумагах, складывать их, выравнивать, передвигать, переворачивать, снова выравнивать. Сью с полотенцем в руках оскалила зубы в беззвучной гримасе и, отвернувшись, уставилась в окно.