Все-таки нашла слово.
— Допустим, — сказал я. — А что не так?
— Вы еще спрашиваете! Во-первых, вы проявили черную неблагодарность, и, главное, по отношению к кому? К его величеству государю! По чьему приказу вас тут лечат, как вы думаете? Во-вторых…
— Стоп! Стоп! — остановил я словоизлияние дипломированной медсестры с филологическим уклоном. — Подождите. Тут я чего-то не понимаю. Если бы его величество оказался на Лунной базе в любой момент ее истории и нуждался в помощи, таковая была бы ему оказана немедленно, без лишних вопросов и ожиданий благодарности. Иначе там нельзя. Просто не выжить.
— Вы и не выжили! — крикнула Джоанна.
А вот это удар ниже пояса. Пусть истина, но слишком жестокая. Я замолчал. Джоанна продолжала распекать меня, пока не заметила, что я не отвечаю. Несколько раз тревожно окликнув меня и убедившись, что я продолжаю хранить молчание, затихла и она. Во время наших размолвок Хелен, бывало, поступала так же и всегда дожидалась, когда я сделаю первый шаг к примирению. Но то была Хелен… Наша жизнь вдвоем дошла через многие «прости» к последнему «прости».
Я пытался сам выкопать ей могилу в реголите. Попробуйте ковырять грунт, находясь в скафандре, а я на вас посмотрю. Углубившись на штык лопаты, я уткнулся в скалу. Тогда я синтезировал взрывчатку и получил-таки могилу желаемой глубины. Насыпал холмик. Он освещался солнцем один час на протяжении лунного дня. В течение нескольких лет я всякий лунный день ждал, когда придет этот час, и ни разу не пропустил его.
Потом сбежал. Не сразу — был у меня скверный период… Но я не захотел свихнуться. Струсил. Работал как вол, напрягал все силы тела и ума, чтобы сбежать без оглядки. И уже никогда не увижу, как солнечный луч, пробравшись через распадок меж двух лунных гор, заискрится на скромном холмике. На Луну мне уже не попасть. Прости, Хелен, я не смог остаться…
А эти земляне лечат меня и хотят наградить титулом за трусость! Великодушные кретины! С их императором!
Да, я оказался в незнакомом мире и не знаю, как себе в нем вести. Значит, буду делать то, что считаю правильным. И пусть я щепка в неведомом потоке, но щепка занозистая и своевольная, а почему, спрашивается? Да просто потому, что щепка — не овца.
Терпения Джоанны хватило примерно на полчаса.
— Господин барон!..
Только мне и не хватало отзываться на эту кличку!
— Господин барон…
Кому это она? Здесь нет никаких баронов.
— Константин…
Это уже лучше. Но я все еще дулся.
— Константин, ну пожалуйста…
Прощения она, конечно же, не попросила. Обычно женщины то ли выше этого, то ли ниже, но никогда не вровень. Но я и так понемногу оттаял.
— Ну?
— Не сердитесь, прошу вас. Но вы действительно поступили крайне опрометчиво. Одна только надежда, что государь сочтет ваш отказ от титула признаком временного помутнения рассудка и оставит вашу выходку без внимания. Государь добр.
— И великодушен? — подначил я.
— Безусловно!
— В таком случае он уважит мое желание остаться простолюдином.
Она принялась уговаривать меня. Слово за слово — и я понемногу начал понимать, что случилось на Земле за несколько минувших веков.
Большинство населения планеты жило не космосом, не галактической экспансией и не крылатой мечтой — нынешние земляне всего лишь хотели пристойно жить здесь и сейчас. Как и во все времена, конечно, только мы на Луне основательно забыли об этом. Сколько-то беспокойных людей отбыло с Земли — и выдохлась галактическая экспансия. Надутый шарик оказался не гуттаперчевым, он выдул сквозь прореху лишь ничтожную часть помещавшегося в нем воздуха. И застыл, как ни в чем не бывало.
Я не очень удивился, узнав, что человечество — уже несколько веков как более или менее единое — в очередной раз устало от демократии, что бы ни подразумевалось под этим словом. Мировое правительство, погрязшее в коррупции и предельно оторванное от народа, пало. По твердому убеждению Джоанны, иначе не могло и быть. Национальные и региональные правительства держались некоторое время, но в конце концов пали и они, причем без особого кровопролития. Вакуум власти? Это чересчур громко сказано. Вакуума власти не бывает, но иногда наблюдается нехватка видимой власти. Те, в чьих руках находилась реальная власть, ничего в принципе не имели против монархии и социальной пирамиды, основанной на знатности, а дворянину всегда нравится, что он дворянин, как и князю нравится, что он князь, но вот вопрос: устроит ли простолюдина его статус? Приемлемый уровень жизни ему обеспечат роботизация всего — ну почти всего — производства и некоторые социальные гарантии, однако как же быть с неуемным человеческим тщеславием? Выход нашелся, и очень простой: поверстать в дворяне миллион-другой сподвижников и принять декрет, согласно которому дворянство отныне будет наследоваться как по мужской, так и по женской линии. Также и передаваться через брак. И через усыновление. Чуть позже принять уточнение к декрету: он имеет обратную силу. Этого достаточно: любой, кто может проследить среди своих предков хотя бы одного дворянина, сам автоматически становится дворянином. Ну а то, что большинству из них приходится трудиться на работах, не поддающихся роботизации, или жить у титулованной знати в слугах и прихлебателях — уже детали. Недаром же в одном из древних языков созвучны слова «дворянин» и «дворовый»…
— Зато гармония, — убеждала меня Джоанна. — За особые заслуги дворянину могут пожаловать титул, а вместе с ним поместье или фабрику, и все дворяне это знают…
— Поэтому из кожи вон лезут?
— М-м… кто как. Но многие — да!
— Так значит, на Земле к данному моменту вообще не осталось простолюдинов? — спросил я.
— Похоже, вы единственный.
— Значит, уникальный.
Готово: я определил мой статус. Это бодрило. Теперь осталось лишь убедить землян в том, что я не какой-то там барон.
Джоанна, конечно, заспорила. Наш спор продолжался с перерывами все последующие дни, поскольку из императорской клиники меня не выперли. Мою неучтивость как бы не заметили. Некоторое время меня меня занимал вопрос: доложил ли обергерольдмейстер Монфальконе императору о моем неподобающем поведении или постеснялся? Потом я махнул на это рукой.
Лечебные процедуры шли своим чередом. Укрепляющая гимнастика, особая диета, массаж жесткими руками робота-массажиста, специальные снадобья и совсем немножко щадящей хирургии. На третьей неделе начали понемногу увеличивать гравитацию и скоро довели ее до удвоенной, а затем и утроенной лунной. По нескольку часов в день я мерил шагами палату, одновременно болтая с Джоанной. Эти беседы мне нравились, ну а ей?.. Не знаю. Иногда мне казалось, что она готова пристукнуть меня любым подходящим для этой цели предметом, какой только попадется ей под руку.
Маркиз Монфальконе больше не появлялся. Вообще никто не появлялся, если не считать роботов. Одно из моих ребер, оказавшееся переломанным с небольшим смещением, поставил на место опять-таки робот-эскулап.
Надоело!!!
Каждый день следовали уроки ужасающего сленга, который теперь считался единственным — и единственно правильным! — земным языком. На предложение зайти ко мне и попросту поболтать, хотя бы и на сленге, Джоанна ответила уклончиво. Я уже знал, что она не таится от начальства и что ее дистанционое общение со мною с некоторых пор одобрено свыше — наверное, каким-нибудь медицинским маркграфом. Ну а не дистанционное?
— Имейте терпение. Вы ведь долго терпели на Луне? Потерпите еще.
Формально уела — ну а на деле? Сейчас я бы не отказался пообщаться даже с тем грубияном, который собирался натравить на меня своих дворян, будто дворняг. А о новой беседе с обергерольдмейстером просто мечтал. Зачем я с тупым прямодушием прогнал его в прошлый раз? Мог бы водить и водить старикана за нос.
5
На следующий день после того как мои мышцы и скелет окрепли настолько, что я мог сравнительно сносно выносить земную тяжесть в течение двух-трех часов, меня посетил император.