— Постой, Рилан. — Он встает, поравнявшись со мной. — Она же знает, что ты не сможешь быть только с одной женщиной, поэтому и поставила такое условие! Хочет уничтожить твой род! Она зажравшаяся старая жаба, затягивающая в свою постель юнцов, плетущая интриги, и все это только для того, чтобы окрутить Ганнибала!
Делаю шаг к нему, выпуская силу и подавляя ею.
— Послушай меня, некромант. Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моем народе. Ты понятия не имеешь, что я могу, а что — нет. Представить себе не можешь, на что я способен. Это первое. А второе — ты говоришь о моей императрице, о моей невесте и о будущей матери моих детей! Будь осторожнее, когда треплешь языком, иначе я тебе его вырву.
К концу моей речи некромант сжимается комком на полу. Я не планировал так его подавлять, но слова его меня задели.
Я злюсь, уже шагая по ночной, безлюдной улице, направляясь к своим любимым, хоть и понимаю, что это просто зарвавшийся человечишка, который, почувствовав лишь каплю силы, возомнил из себя едва ли не богом. Эта злость отвлекает меня от главного — некромант вдруг озаботился политическими союзами совершенно посторонней для него фракции. «У себя порядок наведите, а потому уже к другим с советами и помощью...» — хочется огрызнуться мне, но я понимаю, что такие мысли лишь попытка защитить себя. Те, кто присягнул богам Смерти, чей дом за чертой Бытия, такие, как Юрий, не знают, что такое восстание или заговор против власти. У них там всегда порядок. Потому что мертвые не возмущаются.
И снова сочувствую Алисе, что она попала к такому сомнительному покровителю. Ей нужен демон рядом. Надеюсь, она поймёт это в скором времени, если ещё не поняла.
И все же возмутили меня не сколько слова некроманта, сколько моя на них реакция. Возможно, он прав на счёт Гидон, и она в самом деле не настолько открыта в своих мотивах. Но она уже долгое время правит Внутренними кругами, и этим фактом все довольны. Ею восхищаются и ее любят.
А вот слухи о ней и сыне Вельзевула до меня доходили уже не единожды. То, что наша императрица слюнями исходит на образ короля Нового Ада, видно невооружённым глазом. Но все ли там взаимно? Ещё ни разу я не видел своими глазами, чтобы Ганнибал проявлял к ней какую-либо благосклонность, кроме обычной вежливости. Все только на уровне пересудов. Я не ревную, мне как демону это чувство несвойственно. Я бы даже присоединился к ним. Не буду лукавить, Ганнибал довольно видный самец и, как говорят, великолепный любовник. О нем ещё много чего болтают. Надо же о чем-то говорить, в конце концов! Но условие Гидон не оставляет мне даже шанса на такое приключение, даже если они и в самом деле любовники. А я бы с удовольствием...
Мои девочки встречают меня, радостно вешаясь на шею, целуя куда попадет. Их вовсе не смущает, что от меня пахнет другой женщиной. Антуанетту это даже заводит, поскольку она суккуб, как и я. Агата распаляется, наблюдая за ней. А я? А мне хорошо, ведь я люблю их и ни на какие богатства не променял бы нашу любовь. Только долг правителя перед родиной и народом должен быть выше любви, желаний и собственных амбиций.
Они не дают мне думать, освобождая от одежды, целуя и лаская моё тело, окутывая своей энергией. Агата овладевает моим ртом, а порочные губы Антуанетты захватывают в плен мою твердую плоть. Я всегда готов для них, как и они для меня. Сейчас нас только трое, и мы сосредоточены друг на друге в этом прекраснейшем действии. Агата опускается на колени рядом с подругой, и вот уже они обе, чередуя ласки языками, позволяют проникать в их сладкие рты. Наконец мои девочки перестают шутливо сражаться за право доставить мне удовольствие, устраиваются по бокам и скользят губами вдоль ствола в одном ритме. Мои пальцы зарываются в их волосах на затылках, направляя, задавая темп. Смотрю на них сверху вниз, наслаждаясь зрелищем.
— Я люблю вас... — выталкиваю слова, чередуя со стонами.
Они молчат, но направляют свою любовь мне, а я с жадностью напитываюсь ею. Прижимают меня прямо к двери, ненасытные. Антуанетта уступает валькирии и своим развратным языком опускается ниже, заставляя меня шире раздвинуть ноги, чтобы ей было удобнее. Агата заглатывает меня полностью, до основания. Отпускает и вновь заглатывает. Они доводят меня до исступления своими ласками, и уже совсем скоро я взрываюсь глубоко в горле своей валькирии.
Обессиленный, опускаюсь на пол, рядом с ними. Как я буду существовать без всего этого? Как буду жить без них? Они сразу чувствуют перемены во мне.
— Прекрати скорбеть, — мурлычет Антуанетта, переплетая наши пальцы. — Мы ещё вместе.
— Давай вытрахаем из него все мысли, — обращается к ней Агата и шутливо щурится.
— И кто тебя таким словам научил? — наиграно возмущаюсь.
— Ты и научил! — Показывает язык.
— Ну, — протягиваю, — я плохой парень.
— Очень, — стонут в унисон и тянутся ко мне.
Отстраняю их и встаю.
— Ты куда? — недоумевает Антуанетта.
— Мне сейчас на всё плевать. Хочу вас обеих в кровать. — Маню их за собой, улыбаясь.
— Стихи, Рилан! — смеётся Антуанетта, подмигивая Агате. — Мы все делаем правильно.
Они следуют, как и всегда на протяжении уже долгого времени.
Суккуб седлаетменя, едва я опускаюсь на смятую простыню. Они не скучали без меня, мои девочки. Насаживается и громко стонет. Агата подбирается выше, лицом к Антуанетте, опирается коленями по бокам от моей головы. Даёт моему языку доступ к своим прелестям, чем я тут же пользуюсь. Они стонут, раскачиваясь на мне и целуются. Ни с чем не сравнимое удовольствие — дарить любовь своим женщинам. Мы изучили друг друга и знаем, как достигнуть пика наслаждения, не спеша, дурея от самого процесса. Дрожь проносится по всему телу, когда Антуанетта меняет угол проникновения, и я издаю гортанный стон в глубь Агаты, отчего валькирия пускает по нашей связи вибрацию из слабых электрических разрядов. Прошибает всех троих в одно мгновение. Это так возвышенно, так запредельно! Это настоящее единение наших сознаний, переплетение наших сущностей, переходящее во что-то большее. Мы проваливаемся в пустоту вместе, купаясь в любви одной на троих.
После, умиротворенные и сытые, мы лежим, обнявшись. Мои девочки пристроили свои головы у меня на груди и лениво пробегают пальцами по моему телу. Я улыбаюсь, даря себе возможность радоваться их присутствию, и вылавливаю из памяти воспоминания.
Я не должен был возглавить народ. Бремя правления суккубами должно было достаться моей старшей сестре. Тогда я впервые встретил Антуанетту. Она мне не запомнилась. Просто одна из многих юных суккуб при дворе, которых было столько, что я даже не старался удержать в памяти их имена. Будучи последним суккубом мужского пола княжеских кровей, я всегда был избалован женским вниманием. Они сами искали встречи, сами вешались на шею. А самые смелые пробирались в мою спальню. Антуанетта была решительней прочих. И весьма настырна. Но даже тогда я не спрашивал её имя. Хотя образ суккубы уже порядочно примелькался, и я даже стал мыслить над тем, как устранить её со двора, чтобы не бросить тень на её репутацию.
А потом произошло покушение на княжескую семью. Яд был в вине. Антуанетта тогда нагло уселась рядом со мной, не смутившись моего взгляда. Как позже призналась, она просто не могла без меня, ей хотелось все время быть рядом. И вот в тот судьбоносный момент её быстрая реакция спасла мне жизнь. В секунды оценив состояние моей матери, на тот момент княгини суккубов, и сестры, Антуанетта выбила бокал из моей руки. А я уже подносил его к губам. В первые минуты я просто хотел убить её. Даже схватил за голову, чтобы оторвать, наслаждаясь исходившими от неё волнами боли. Настолько она меня тогда разозлила. К счастью, не успел.
За столом поднялась паника. Только тогда я отшвырнул Антуанетту в сторону и оценил ситуацию. Охрана взяла в кольцо всех присутствующих, подоспели лекари и маги, но было уже поздно. Голова матери лежала на блюде, взирая на происходящее безразличным, остекленевшим взглядом, а тело сестры, содрогаясь в посмертных конвульсиях, сползало под стол.