Доун подошла к ней ближе, будто хотела поделиться с миссис Малвейни каким-то секретом.
— У нее нет денег.
Миссис Малвейни нахмурилась, потом облокотилась о прилавок, грудь ее, широкая и полная, уперлась в стекло.
— Знаешь, что я тебе скажу, Джастин, — сказала она, — выбери что хочешь, а я за тебя заплачу, ладно? На этой неделе я просто богачка!
Я подняла взгляд на ее доброе розовое лицо, и она подбодрила меня:
— Ну давай же. Что ты хочешь?
Я сглотнула слюну. Я не знала, что делать. Взгляд мой скользил вверх и вниз по витринам, желудок горел и урчал. Слишком много было всего: вишневые россыпи, шоколадно-бисквитные пирожные, печенье в шоколаде. Я так много раз разглядывала это богатство и хотела съесть все. Доун и Норина выжидающе смотрели на меня. Релл задерживала очередь и тоже поглядывала на меня. «Только не ребенка Донны». Но сейчас весь магазин ждал только меня.
Затем миссис Малвейни сказала:
— Давай начнем с пирожка, а с собой в пакет я тебе положу эклер, чтобы ты могла съесть его попозже. Как тебе такое?
Я кивнула. У меня перехватило дыхание.
— Отлично, значит, так и поступим.
Миссис Малвейни щипцами подцепила с нагревателя пирожок, через разрез сверху наполнила его начинкой, затем взяла с подноса с пирожными эклер. Все это она уложила в коричневые пакеты, затем передала их мне и пожала мою ладонь.
— Приятного тебе аппетита, малышка.
Доун легонько пихнула меня.
— Скажи «спасибо».
Я посмотрела на миссис Малвейни. Пакеты в руках казались тяжелыми и горячими. Я не могла ничего сказать.
Норина нахмурилась.
— Джастин, — шепнула она.
— Не трогай ее, Норина. — Миссис Малвейни улыбнулась мне. — Иди, малышка, наслаждайся каждым кусочком.
А потом мы вместе с Доун и Нориной сидели на скамье, болтали ногами и ели наши пирожки и пирожные. Я съела пирожок, затем эклер — все внутри меня ликовало. Я шла к автобусной остановке и тоже пела:
— Когда в расцвете полном и плющ, и остролист, среди всей зелени лесной лишь остролист — король!
Если бы я могла выдавить из себя хоть слово при миссис Малвейни, я бы сказала «Спасибо». «Спасибо вам огромное, миссис Малвейни!»
* * *
Я подходила к автобусу, когда увидела миссис Хупер, мать Майкла, — она спускалась вместе с ним со школьного крыльца. Майкл опирался на костыли, рюкзак висел у него за спиной. Когда они подошли к краю тротуара, он сперва опустил костыли, затем оперся на них, чтобы перенести себя к машине, потом наклонился и открыл дверь. Миссис Хупер не стала помогать ему садиться в машину. Она оставила его одного и пошла к своей стороне, а потом они уехали.
* * *
На пути домой мне было тепло и сытно. За окнами автобуса мелькали деревья с черными какаду на ветвях. На заднем сиденье автобуса расположились Уорлли, но никто из них не сказал мне ни слова. Они не знали, когда папа вернется домой, не было никакого способа узнать это заранее.
До ссоры папа дружил с их дядями. Когда мы были у них в гостях, матушка Марджи обычно называла его Красавчик Рэй и угощала яблочным пирогом. Все пили пиво, ели мясо, а вокруг стояли фургоны, каждый из них предназначался для разных семей Уорлли; они сияли зажженными лампочками и телеэкранами, из них раздавались детские голоса и музыка. Матушка Марджи отрезала папе пирог, украсила его взбитыми сливками и сказала: «Девушки не могут устоять перед Красавчиком Рэем, да, Рэй? Везет мне, что я уже старая». Стейси Уорлли сидела в раскладном кресле у костра и не отрывала взгляда от папы, следила за каждым его шагом, каждым глотком, ловила каждое его слово.
До того как Стейси Уорлли вышла замуж и сменила фамилию на Чисхолм, они с папой гуляли вместе. Однажды, когда мы были у Уорлли на барбекю, Стейси села к папе на колени. Она повернулась к нему всем телом и поцеловала его, а ее ноги обхватили его бедра, будто она была наездницей, а он лошадью. Джинсы обтягивали ее ноги так плотно, что казались бледно-голубой кожей. Потом папа и Стейси вместе поднялись и ушли в один из фургонов. Когда они вернулись к огню, матушка Марджи сказала Стейси:
— Ты же знаешь, что он заправский сердцеед, правда, Стейс? — Матушка Марджи положила руку на ногу папы, будто пытаясь удержать его в кресле. — Как он пришел — так и уйдет.
— Вот почему я никогда не выйду за него замуж, — произнесла Стейси, целуя моего папу.
— Вот почему он никогда тебя об этом и не попросит, — парировала матушка Марджи.
Релл называла Стейси шлюхой даже после того, как та вышла замуж за Брайана и сменила фамилию. Релл говорила: «„Чертова Стейси“ — эти слова можно легко написать у нее сзади на юбке». Брайан Чисхолм работал в Гуниэлле, где добывал уголь на машине высотой с пятиэтажный дом. Для нее нужна была целая команда людей. Гуниэлла находилась в Квинсленде.
Стейси нашла себе Брайана примерно в то же время, когда случилась ссора. Он сделал ей предложение, и с тех пор между ней и Рэем все было кончено. Как между дедом и япошками. «Если я когда-нибудь увижу здесь кого-нибудь из них — я достану маузер, — говорил дед курочкам. — Не волнуйтесь, я без лишних раздумий прострелю ему голову».
* * *
Автобус остановился у камня. Я шла по тропе к участку деда, задрав голову и рассматривая деревья, что нависали надо мной.
— Вот и солнце вновь встает, и бежит лесной олень, и орган о празднике поет вместе с хором в светлый день! — пела я самым высоким веткам. Завтра папа вернется домой. Я перестала петь. Язык снова нащупал дырку в зубах.
7
Над участком деда поднимался дымок. Я зашла во двор и увидела, что костер разожжен, а дед, стоя на коленях в курятнике, подтягивает проволоку ограды. Вокруг него курочки поклевывали землю.
— Настоящий ад… нелюди! И после всего, что было, за что?! — Курочки наклонили головы, слушая, как возвышается и стихает голос деда.
— Привет, дед, — сказала я.
— И тебе привет, Джасси. — Он повернулся ко мне, с губы у него свисала папироса. К его щеке пристал кусочек куриного помета, застрявший в морщинах. — А я тут ремонтирую помаленьку.
Он посмотрел на флигель, затем взял в руки грабли, прислоненные к стене, и передал их мне. Перед приездом папы дед всегда пытался подготовиться и привести в порядок двор.
Я сняла рюкзак, взяла грабли и начала скрести ими по траве, сгребая к ограде окурки, куриный помет и бутылочные пробки. Дед выгреб из курятника старую солому, сложил ее на тачку, отвез и вывалил на дальнем краю участка. Он достал лопаты из сарая рядом с курятником, и мы пошли его чистить. Потом я развязала тюк со свежей соломой, и мы разложили ее в курятнике. После этого я налила в поилки свежей воды из крана, положила яичную скорлупу в пластиковое ведро и высыпала ее в кормушку.
Дед оперся на лопату.
— Дамы, ваш новый домик ждет вас, — сказал он, наклонив голову.
Курочки толпились вокруг него, отталкивая друг друга, каждая надеялась, что именно ее сегодня выберет дед, чтобы взять на руки и гладить, как он часто делал, сидя в своем раскладном кресле.
— Пойду-ка подкачаю немного горючего, — буркнул дед, залезая в пикап.
Я пошла к ограде; Петушок, устроившись на жерди, следил за мной — глаза его были похожи на жесткие черные зернышки.
Когда я только появилась в доме деда, семь лет назад, Петушок расцарапал мне лицо. Я гонялась за курочками. Мне хотелось, чтобы одна из них жила у меня в комнате. Дед сказал: «Если сумеешь поймать хоть одну — она твоя». Я бегала за курами то в одну сторону, то в другую. Кирк, Стив и папа кричали: «Давай, Джасси, давай!» Они смеялись и хлопали мне. «Вперед, Джасси! Давай, девочка, ты сможешь!» А потом за мной погнался Петушок, его красно-золотые перья сияли, а красный гребень и черные глаза оказались прямо передо мной! Я закричала от боли в щеке. Не знаю, клюнул он меня или поцарапал, но пошла кровь. Я заплакала. Дед сказал: «Он просто показал тебе, кто тут главный». Позже в ванной я увидела длинную кривую царапину под глазом, она была похожа на серп, что хранился в сарае у деда.