А теперь я взяла вынужденную паузу и обнаружила, что моя жизнь — полный отстой. Мне очень одиноко. Я совершенно опустошена. Изнутри меня грызла боль, терзающая каждый дюйм моей изношенной души. Если я умру, никто не станет меня оплакивать. Мои родные не плакали, как и не смеялись. Если подумать, они так же равнодушны к своему горю, как и я.
Что привело меня к другой мысли: видение, что я увидела в глазах Нармера, не просто видение, а знак самой Вселенной. Сообщение.
Почему она выбрала именно его? Да и кто знает, чёрт возьми? Что это значит? Надвигалось что-то плохое. Нет. Я не имела в виду ремейк «Джильи» или возвращение в моду причёски «маллет» [1].
Зло, что я видела в его глазах, не совершалось людьми, которые разрушали свою планету в кровавой, мировой войне или взрывающими мир бомбой, о которой мёртвые из будущего талдычили. Нет. То разрушение несли мы! Да, мы, божества. Те самые боги, которые созданы для защиты этого мира, в итоге сойдут с ума и уничтожат его.
Но, почему? Вот в чём вопрос. Если бы я только знала. Но Вселенная показала мне проблеск будущего, и оно было одиноким.
— Так и сидишь, как погляжу? — Глубокий мужской голос прорезал мрачные мысли.
Нармер.
На нём был только ярко-синий саронг, а волосы стянуты сзади маленьким золотым ремешком. И никакого нижнего белья. А ещё он сбрил фараоновскую бородку. Обычно я ценила мужчин с бородкой, но теперь он выглядел чистым, свежим и по-мужски аппетитным. Погодите-ка! Знаю! Я вскочила с кровати.
— Иди сюда!
Из-за широких плеч и мощной груди, казалось, он занимал всю комнату. Необычно видеть такого большого и высокого мужчину, но они действительно существовали. А этот, пожалуй, самый божественный мужчина из всех, что мне доводилось видеть, само совершенство. Вплоть до поджарых коричневых сосков, вздымающегося живота и мощных ног.
Я махнула ему, но он посмотрел на меня с подозрением.
— Ой, хватит, — сказала я. — Я же не кусаюсь. Много.
Он обошёл кровать и встал передо мной.
Ну, привет!
Я мысленно отсалютовала его молочно-шоколадным соскам, а затем посмотрела ему в лицо.
— Наклонись и посмотри мне в глаза.
Но он просто нахмурился.
Тьфу ты!
— Нагнись, здоровяк. — Посмотрим, что ещё скажет Вселенная.
«Я уверена, что она оставила другую подсказку у тебя в непробиваемой голове».
Я видела, как в его глазах закипает гнев, но Нармер подчинился и медленно приблизил своё великолепное лицо к моему, пока мы не оказались нос к носу. Я пристально вгляделась в его зрачки, но увидела только то, что обычно вижу внутри людей: их свет и тепло…
«Ой-ой». Я отстранилась.
— Что? — спросил он.
Я стояла с серьёзным выражением лица. Свет Нармер оказался тусклым, а значит… его смерть близка. Очень, очень близка. Душа чувствует такие вещи, и начинает отделяться, готовясь к предстоящему путешествию.
— В чём дело? — спросил он.
«Верблюжье дерьмо».
Я не могла сказать, что он умрёт. И поделать с этим я тоже ничего не могла. Опасно вмешиваться в естественный ход Вселенной.
— Знаю! Давай сменим тему! — А ещё лучше, может, мне стоит попытаться понять, что Вселенная пытается сказать.
Нармер скрестил мускулистые руки на груди.
— Я устал от твоих загадок. И почему ты больше не сердишься?
— Я нашла занятие важнее — пытаюсь обрести прозрение. Величайший момент.
— Не понимаю этих слов, — сказал он.
— Нет. Потому что ты не бог, имеющий таинственные, всезнающие силы, как я. — И если что-то не получалось, всегда оставались диско-танцы для расслабления, чтобы эти «всезнающие» силы пришли. Боги, обожаю семидесятые! Там так весело! В те времена представление людей о празднике таково — убей что-то большое, поджарь его на огне и вылакай забродивший фруктовый сок. Я хочу диско-шары, громоздкие ботинки и джаз.
— Хватит! — рявкнул Нармер. — Я приказываю!
Я застыла и обернулась.
— Ты мешаешь сосредоточиться.
Он подошёл и схватил меня за плечи. Я уже собралась выпустить ему в руки луч света, просто ради удовольствия, чтобы увидеть, как он пролетит через комнату и врежется в стену, но вспомнила про дурацкий ошейник. Я в тупике.
— Я пришёл сказать тебе кое-что, — сказал он.
— Говори.
Я могла бы поклясться, что видела настоящие искры, вылетающие из его глаз. Вероятно, никто никогда не говорил ему ничего, кроме: «Да, повелитель» или «Нет, повелитель», а ещё «Ваше желание — закон, повелитель». Ну, скоро он станет очередной душой, спрашивающей себя, почему растратил свою жизнь на такие глупости, как богатство и власть. И какого чёрта он обидел меня?!
Нармер закрыл глаза и глубоко вздохнул, подавляя желание сказать какую-нибудь чушь. Когда же вновь открыл тёмные глаза, склонил голову и положил руку мне на щеку. В его глубинах мелькнуло что-то почти… ласковое.
— Я пришёл извиниться. — У него желваки заходили на челюсти от того, как он стискивал зубы. — Прости, что я так грубо с тобой обошёлся.
Ух ты, похоже, это больно!
— Ты в порядке? Может, заварить успокаивающий ромашковый чай или позвать целителя?
— Мне очень хорошо. Почему ты спрашиваешь?
«Потому что, глядя на тебя, возникает ощущение, будто ты лишился яиц, и у тебя начался самый ужасный ПМС в мире.
— Полагаю, что извинения, особенно перед скромной женщиной, задели твоё гигантское самолюбие. Но я рада, что ты выжил. Ты очень даже хорош. А теперь отпусти. Мне нужно спасти планету.
Он побагровел.
— Не отпущу, пока не примешь обет.
Я закатила глаза.
— И вновь по кругу, да? — Он не ответил. Ох! — Круг — это такая фигура, которая лежит…
— Я знаю, что такое круг, — перебил он. — Но не понимаю, причём тут он.
— При том, что мы по нему ходим… Ой, забей, Чаки, — сказала я. — Я говорю, что ты меня злишь! Думаешь, можно просто прийти и извиниться… Вот это да! Какая жертва! Серьёзно? Этим вот ты меня завоюешь, здоровяк? Ты пленил меня, надел этот ошейник, будто я какое-то домашнее животное, и нейтрализовал мои силы. Всерьёз думаешь, что извинения приведут…
Он наклонил голову и поцеловал меня.
Я воспламенилась, словно костёр, и жар обнажённой груди Нармера окутал меня горячей волной похоти. У меня колени подогнулись, и фараон тут же обнял меня громадными руками, притягивая к себе, чтобы я не растеклась лужицей трепещущих нервов и нелестных спазмов радости на полу. И на мгновение, могу поклясться, наши тела слились воедино. Я никогда не чувствовала ничего сильнее. Это тёмное, пустое пространство у меня в груди начало светиться, словно уголёк, и единственное, о чём я могла думать — стянуть с себя крошечный топик и юбку. Я хотела почувствовать, как его тело скользит по моему, когда его руки и рот блуждают по каждому дюйму моего…
Я оттолкнула Нармера и влепила пощёчину. Со всей силы. В его глазах вспыхнула ярость.
— Что, во имя Всех Богов, это было?
Во имя меня? Я фыркнула и ткнула его в бок.
— Нет! Это ты скажи, что это было!
— Это называется поцелуем.
— Ну… это я знаю! А как ты можешь целовать меня вот так вот… влажно и… — Чёрт возьми, так страстно. И этого я лишала себя?
Фараон выгнул бровь.
— И?..
Я скрестила руки на груди и отвернулась. Вкуснятина. Это было очень вкусно.
— Ужасно. Худший поцелуй в моей жизни. Ты на верблюдах тренировался?
— Верблюд? — взревел он. — Я покажу тебе верблюда.
Фараон потянулся ко мне, но я отскочила.
— О нет, не смей! Не нужны мне слюнявые поцелуи горбатого пустынного млекопитающего. Ты и пахнешь, как они. — У него восхитительный аромат — экзотические масла и специи, но оскорбление казалось победным, поэтому я его и выдала.
Нармер гонялся за мной по комнате. Я прыгнула на кровать и почти добралась до другого края, когда он схватил меня за лодыжку и дёрнул. Я потеряла равновесие и упала на кровать лицом вниз. Он тут же прыгнул мне на спину, прижав руки над головой.