К рассвету мы успели обойти все топ-десять интересных мест Пика Волн.
В темноте было здорово. Никаких людей. Никаких билетных касс. Мы прорывались сквозь живую изгородь, чтобы посмотреть на лабиринты кафедрального собора, и по-пластунски пролезали под воротами в центральный парк. Мелисандр Кес подсаживал меня, дабы я имела честь созерцать гнезда альбатросов, и учил, как правильно стучать по дворцовым горгульям, чтобы они шевельнулись и выдали тебе комментарий. Не всегда, правда, лицеприятный. Точнее даже, всегда «не».
Кес провел в Пике Волн всего девять дней, но не зря говорят, что в путешествии сутки идут за неделю. В интересностях Шэрхенмисты Мел разбирался не хуже, чем местные. А может, даже лучше.
Рассвет мы встретили на пляже.
Кес разлегся на вулканическом песке, как вышедшая из морских вод наяда, и неистово изливал мне душу:
— Ярый патриотизм — самое удобное прибежище для тех, кому больше нечем гордиться. Нормальный человек должен гордиться собой — своими достижениями в выбранном деле, своими поступками на ниве общечеловеческой морали. Если тут он провалится, то можно начать гордиться своей семьей, немного, так сказать, примазываться к чужим подвигам под оправданием родственных генов. Если и тут не прокатило, то можно начинать кампанию беспрецедентной любви к своему городу — у нас лучшие дороги, лучшие дома, лучшие жители. А вот когда и город твой — сплошная шелуха, тогда уже и до патриотизма недалеко. В столицах-то все больше космополиты… Знаешь, очень легко любить целую страну, если задаться такой целью. Активная политическая жизнь нашего мира способствует тому, что в воздухе одновременно жужжит и вьется невероятное количество интерпретаций и точек зрения, все они озвучиваются весомыми людьми, опираются на подтвержденные факты (пусть и вырванные из контекста), выглядят потрясающе убедительно. Выбирай любую. А выбрав, постарайся только не думать самому и не слушать взглядов противоположных, ничто не должно поколебать твой патриотизм. Люби страну, люби, гордись и наслаждайся!
— Мелисандр, ты пьян.
Я рисовала на песке всякие закорючки, просто так, не задумываясь. Закорючки против моей воли напоминали о шолоховском маньяке — черной краске, которой он измазывал жертвы перед тем, как убить. Я вздрогнула и ребром ладони выровняла песок.
Кес продолжил свой монолог:
— Неважно. Алкоголь просто делает меня менее осторожным, позволяет озвучивать то, о чем обычно я рассуждаю сам с собой, боясь осуждения, а то и тюрьмы… Ты знаешь, сколько людей гниет сейчас в подземельях Саусборна за то, что просто высказали свое мнение, без призывов к революции, без угроз? Можно отстроить целый паршивый городок… Да и ты сама, Тинави. Храни свои тайны, сколько влезет, но я не верю, что тебя сюда закинуло чисто по магическому недосмотру.
Он был прав. Я тоже улеглась на мокрый черный песок. Плащ, как показали последние дни, и не такое может выдержать.
— Верь, не верь — какая разница, Мел? Ты хороший человек. Я хороший человек. Все мы хорошие люди, ну, кроме самых отбитых извращенцев. Разве эти размышления о патриотизме что-то меняют? Нет. Вот и забей.
— Мой квест, Тинави. Мой квест может что-то изменить. Я не верю, что информацию об амулетах Хинхо так тщательно вырезали бы из большинства учебников, если она не была бы важна с политической точки зрения.
Мелисандр повернулся на бок. Его глаза фанатично блестели. Я лишь покачала головой, дивясь почти незнакомому мужчине рядом, незнакомому городу в отдалении, незнакомой магии в крови.
— Пойдем со мной на квест, Тинави.
— Пойдем, — неожиданно согласилась я.
Набежавшая волна Шепчущего моря изловчилась и резанула холодком по моим голым лодыжкам. Я подтянула ноги поближе и еще раз подтвердила согласие неверящему Мелисандру:
— Да, пойдем. Почему нет? Но сначала мне нужно отдать долг. Тот куратор, Полынь. Он оказался в тюрьме — и мне надо его вытащить.
— Вытащим, — отмахнулся Кес. — Что за тюрьма? Расскажешь подробнее?
Но я, утомленная событиями дня, уже проваливалась в сон.
ГЛАВА 3. Жуткий день для моей совести
Разбудили меня очень скоро. По ощущениям — вообще так через пару секунд.
Какая-то женщина яростно шипела на Мелисандра Кеса, а он чистил свежепомайнную рыбу прямо на песке. У него откуда-то взялись удочка, банка с червяками и ведро.
Одетая в тельняшку и шаровары женщина рвала и метала:
— Какая такая отмена? Я уже парней всех собрала, ты это понимаешь? — ее чуть голубоватая кожа и синие корни волос намекали — чистокровная шэрхен.
«Голубая кровь» — знаете такое выражение? Вот оно про аристократию шэрхен. Они издавно питались исключительно с серебряных блюд, серебряными приборами, и отравление аргентумом вызвало у них какие-то странные оттенки крови… А столетия спустя мутация коснулась и волос. Я не Дахху, не смогу все это объяснить по-научному. Но факт остается фактом: у шэрхен-дворян волосы синеватые. У шэрхен-без-понтов — совсем светлые, льняные, как у Мелисандра.
Мне не хотелось ввязываться в ссору. Я изобразила, что сплю, но навострила уши.
Мел пожал плечами и потер переносицу:
— Отмена значит отмена, — на нем снова были знакомые мне по Шолоху очки. Аксессуар, не несущий никакого смысла в случае Кеса. Чистый выпендреж!
— А неустойка? — взвилась женщина.
— Нет убытков — нет неустойки.
— Мы на тебя кучу времени потратили.
— Ты так со всеми клиентами разговариваешь, милая?
— Только с такими тупыми, как ты.
Мелисандр медленно встал. В левой руке он мрачно сжимал тушку окуня:
— Еще раз назовешь меня тупым — убедишься, что я очень рьяный патологоанатом.
— Я требую неустойку, — задрала подбородок дамочка.
— Я требую, чтобы ты свалила отсюда куда подальше. Мы договоров не подписывали. Так что до свидания.
Шэрхен со свистом втянула втянула воздух, сжала кулаки. А потом быстро пошла прочь. Песок воинственно разлетался от ее шагов — будто земля от самовзрывающихся ядер. Мне стало как-то неуютно.
Мелисандр закончил с несчастным окунем и повернулся ко мне:
— А ну-ка подъем! — зычно крикнул он. — Нас ждут великие дела, Тинави.
Я закряхтела, вставая и разминая затекшие мышцы.
— Какие такие дела?
— Очень приятные, — Мелисандр засиял улыбкой, достойной рекламных проспектов, и показал большой палец: — Сегодня вечером мы с тобой пойдем на экскурсию в университет.
— Что? Зачем? Мы же ночью там были, — я зевнула и сощурилась на солнце, прикидывая время: — Еще и пяти часов не прошло с тех пор!
— Тем не менее. У меня она давненько запланирована. Очень хорошая экскурсия, вечерняя, народу — никого. Гид нам все расскажет, покажет тайные ходы времен Айдечи — были тут такие шишки в XV–XVI веках. Тебе понравится… и уж точно больше, чем вкус этих рыбешек, — он критично осмотрел улов в ведре и, принюхавшись, скорбно покачал головой: — Нет, есть это не стоит, — после чего широким жестом выплеснул содержимое ведра в море.
Я вскрикнула:
— Ты что творишь?!
— Позавтракаем в городе, — пожал плечами он.
— Но зачем ты их ловил?
— Ну что ты прикопалась? Рыбалка — отличное развлечение. А чистка — мне надо практиковаться хоть на каких-то на трупах, извини уж за прямоту. Не людей же резать.
Насвистывая незатейливый мотив популярной песенки, он направился к городу.
Я нахмурилась. Этим утром Мелисандр резко перестал быть симпатичным. Говорят, такое случается, но обычно в контексте тыкв-карет и кучеров-мышей. То есть не совсем наша история.
Зато значок Ловчей все еще со мной, и при этом у меня есть еда.
Делать нечего — я пошла за Кесом.
Весь день мы провели, как настоящие туристы. Бродили туда и сюда, ели мороженое. Это был какой-то пир во время чумы. Неуместнее не придумаешь.
Чернющий Пик Волн в выходной день (то была суббота) кипел жизнью. Разношерстная публика праздно шаталась по улицам, и сорящий деньгами Мелисандр с походкой дачника чудесно сливался с толпой.