Не заблудились ли они в лесу, несмотря на свою опытность? Или, быть может, их охота была бесплодна, и в отчаянии они напрасно рыскают до сих пор по лесу? Никто не мог ответить на эти вопросы. Впрочем и прародитель, и матери, и дети привыкли к таким долгим отлучкам отцов. О них: и не очень-то беспокоились бы, — так все были уверены в их силе и ловкости, в их военной хитрости и находчивости, — если бы в пещере был запас пищи.
У первобытных людей во время таких долгих и томительных ожиданий возвращения родных, не сердце болело и надрывалось, а желудок.
Небольшой остаток от прошлой охоты, — полуиспортившийся кусок оленины был съеден еще в первые дни.
Из дичины, даже протухшей, ничего больше не осталось; приходилось приниматься за наиболее свежие шкуры из тех, что были отложены для одежды.
Суп давно прошедших времен
Вооружившись маленьким кусочком овального и почти, плоского кремня, тонкие края которого, искусно и осторожно обитые с помощью другого, более твердого камня, имели вид скребка, женщины грубо соскабливали шерсть и отделяли жилки с тяжелых шкур. Затем они разрезали приготовленные таким образом кожи на небольшие куски. Эти куски, еще покрытые кое-где кровью, вымачивали в воде и затем варили до тех пор, пока они не превратились в густую клейкую массу, которая и была съедена с удовольствием.
Этот ужасный суп был к тому же сварен без горшка. Ведь, первобытные охотники в течение долгих веков не знали глиняной посуды.
Первобытные люди кипятили воду, налив ее в искусно сплетенный мешок из древесной коры, который, само собой разумеется, нельзя было ставить на горящие уголья; но люди остроумно придумали бросать прямо в воду несколько раскаленных на огне камней. Вода таким образом согревалась, но становилась мутною и грязною от золы.
Что касается овощей, то в те времена они или совсем не существовали, или были неизвестны, в особенности в том виде, в каком видим мы их теперь. Много усилий, целые века потребовались на то, чтобы благодаря различным усовершенствованным способам обработки научиться выращивать современные овощи.
Матери, забыв собственные страдания, с грустным озлоблением прислушивались к глухим стонам детей, свернувшихся в комочек на теплой золе, пока они приготовляли им эту клейкую животную кашицу.
Несколько найденных корней, с трудом вырванных из замерзшей земли, были быстро съедены.
Гель принес рыбу отвратительного вида, но ему удалось поймать только такую, проткнув ее острогой. Эта добыча, признанная великолепной, была тотчас же разделена и буквально проглочена, — рыбу даже не потрудились поджарить на угольях. Но рыба была небольшая, а голодных ртов было много. Каждому досталось только на один глоток.
Семейный очаг Крака
Тогда прародитель решил раздать всем какую-нибудь работу, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь и занять внимание каждого, измученного невыносимыми страданиями.
Жилище родителей Крака имело вид обширного погреба, почти круглого и сводчатого, вырытого некогда водами в толще мягкой горной породы. Эта пещера сообщалась отверстиями с другими, более мелкими пещерами. С каменного потолка повсюду свешивались сталактиты [1], похожие на длинные белые рога. Вдоль стен пещеры, служившей главной комнатой, на грязной, покрытой нечистотами земле были навалены кучи сухих листьев и мха, прикрытые кое-где лохмотьями звериных шкур. — Это постели семьи.
Посреди пещеры лежала глубокая и большая куча пепла и сальных потухших углей; с краю она была теплая, жар же находился только посередине; из нее вырывались небольшие языки пламени, на которые Крак, дежурный хранитель огня, беспрестанно подбрасывал хворост, вытягивая его из близ лежащей связки.
К пеплу и углям очага примешивались всевозможные весьма непривлекательные объедки и грязные отбросы. Кости, расколотые в длину, из которых был вынут мозг, после того, как их обглодали. Сосновые шишки, обуглившиеся раковины всех родов и видов. Круглые камни, пережеванная кора, рыбьи кости, зубы, куски кремня разной обделки и формы в большом количестве.
Эти обломки кремней были остатки обеденных «ножей» и других орудий, пришедших в негодность, — что случалось очень часто в виду их непрочности и несовершенства. Они небрежно были брошены в отбросы.
Первобытные люди, сидевшие на корточках или на коленях вокруг очага, который служил им и кухней и столом, и не подозревали, что когда-нибудь остатки их обедов, их затупившихся или сломанных орудий, будут старательно собираться, покупаться чуть не на вес золота и выставляться в великолепных залах музеев, например, в Сен-Жерменском замке [2].
Эти древние дикари не подозревали, конечно, что их следы, сохранившиеся в некоторых местах от разрушения, явятся когда-нибудь неопровержимыми свидетелями их жалкой и скудной жизни.
Что касается обстановки пещеры, то ее, можно сказать, совсем не было. Из домашней утвари было несколько широких раковин от съедобных улиток, несколько плетеных мешков из коры или тростника, да, пожалуй, еще старинные чаши, которые переходили по наследству из семьи в семью и были не чем иным, как половинками кокосовых орехов.
Зато оружия было вволю, и оружия страшного, впрочем, очень грубо сделанного. В пещере был обильный запас как годных, так и негодных к употреблению копий, дротиков, стрел. Все стрелы были с острым каменным наконечником, прикрепленным с помощью или растительного клея, или древесной и горной смолы, или жил животных. Много была костяных кинжалов, отростков оленьих рогов и самых рогов оленей и быков, палиц, зубчатых палок с насаженными на них клыками животных, каменных топоров без рукояток, кремневых резцов всякой величины, наконец, круглых камней для пращи [3].
Ни животных, ни хлеба…
Но домашнего животного не было ни одного, ни у очага, ни среди детей. Ни собаки, ни кошки, ни курицы, — ничего. Дикие животные еще не были тогда приручены человеком для его удобства, для того, чтобы иметь всегда под рукой и без излишней затраты сил те запасы, какие мы получаем от нашего домашнего скота, и ту помощь при работе и охоте, какую мы имеем в лице собаки и лошади.
Лошадей зато много и охотно ели, — вернее, впрочем, не лошадей, а тех четвероногих, теперь исчезнувших с лица земли, которые были предками наших лошадей и осла.
Крак не видал и никогда не пробовал ни коровьего, ни козьего молока.
И никто в эту эпоху, о которой идет наш рассказ, не видал и не знал, что такое колос ржи или ячменя.
Никто, даже сам Старейший.
Быть может, он еще и встречал там и сям по равнинам во время былых странствований высокие, совершенно незнакомые ему растения, свежий колос которых он растирал руками, пробовал есть и нашел вкусным. Весьма возможно, что он сообщил о таком открытии и своим спутникам, и те тоже последовали его примеру.
Однако, понадобились века и века, прежде чем потомки его пришли, наконец, путем собственного опыта, подкрепленного отцовскими преданиями, к убеждению, что следует собрать и перенести семена этих высоких растений поближе к жилищам, посеять и собрать побольше этих зерен, приятных на вкус и питательных.
В жилище Крака не было ничего, даже в дни избытка и довольства, что напоминало бы хлеб или кашу из какого-нибудь хлебного растения.
Работа обитателей пещеры
Обитатели пещеры дошли до такого изнурения, что начали глодать уже обглоданные раньше и брошенные в золу кости. Более того, Старейший распорядился, чтобы Рюг большеухий собрал и эти последние начисто обглоданные кости и истолок их в углублении камня. Когда эта темная мука была готова, Рюг, вооружившись каменным скребком, принялся соскребать горькую обуглившуюся кору с побегов папоротника, остатки запаса, сделанного маленьким Ожо.