— Нужно их хорошенько проучить, чтоб и другим неповадно было.
Охранник отвернулся, всем своим видом показывая, что он знает как обращаться с такими самозванными хранителями правосудия. Ко времени нашего прибытия туда, в 8:30, сорок человек уже выстроились в очередь, чтобы войти в зал суда. Я узнал, что в зале было всего 42 места для зрителей и подумал, что если бы мы потратили время на завтрак, все случившееся со мной в то утро — 28 февраля 1958 года — могло бы принять совершенно другой оборот.
Полтора часа мы простояли в очереди, не решаясь отойти даже на короткое время, так как было слишком много желающих занять наши места. Когда мимо нас проходил служащий суда, я спросил, указывая на дверь в глубине коридора:
— Это дверь судьи Девидсона? Он утвердительно кивнул.
— Не могу ли я видеть его?
Служащий посмотрел на меня, рассмеялся и пошел дальше, ничего не ответив.
Около десяти часов охранник открыл дверь, мы все вошли и очутились в небольшом вестибюле, где нас обыскали, чтобы никто не прошел с оружием.
— Они угрожали судье, — сказал мужчина впереди меня. — Эта шайка "Дракон" Они сказали, что убьют его во время суда.
Мы с Майлзом заняли два последних места. Около меня сидел человек, который полагал, что правосудие должно быть незамедлительным.
— Этих парней давно уже надо было прикончить, правда ведь? — обратился он ко мне. и не успел я ответить, как он уже повернулся к своему соседу, чтобы задать ему тот же вопрос.
Я думал, что зал суда представляет собой огромное помещение на несколько сот мест. но это было не так. Половина помещения была занята присяжными заседателями, четверть — прессой, и только небольшая часть мест на галерке была отведена для публики.
Мой сосед справа комментировал для меня процесс суда. Вошла большая группа людей. Это были назначенные судом адвокаты.
— Двадцать семь человек, — сказал мой сосед. — И государству приходится финансировать их, ведь никто не станет нанимать защитников этим мерзавцам, а у них самих ничего нет. Они ведь пуэрториканцы.
Я промолчал.
— Они должны доказать, что те невиновны. Но по закону все семеро должны отправиться на электрический стул.
Наконец появились и сами преступники. Не знаю, кого я ожидал увидеть. Мужчин, вероятно. В конце концов ведь слушалось дело об убийстве. У меня не укладывалось в голове, что его могут совершить дети. Но это были дети. Семеро ссутулившихся, бледных, тощих, запуганных детей, которых судили за жестокое убийство. Каждый из них был прикован наручниками к охраннику, и, как мне казалось, все охранники были необыкновенно здоровые, как будто их нарочно подобрали для контраста. Всех семерых ребят провели на левую сторону зала. Они сели, и с них сняли наручники.
— Вот так с ними и нужно обращаться, — сказал мой сосед. — Нельзя быть с ними слишком мягкими. Господи, как я их ненавижу!
— Господь — единственный. Кто их любит, — сказал я.
—Что?
Тут кто-то постучал по столу, призывая всех к порядку. В зал вошел судья. Все встали.
Я молча следил за процессом. Но мой сосед вел себя очень возбужденно. Он так бурно выражал свои эмоции, что в нашу сторону часто оборачивались.
В то утро свидетельские показания давала девочка.
— Эта кукла из их шайки. Шлюха.
Девочке показали нож и спросили, узнаёт ли она его. Она призналась, что это был тот самый нож, с которого она вытирала кровь в ночь убийства. На это простое признание потребовалось всё утро.
Судебное заседание неожиданно кончилось. Я был очень удивлён и этим можно отчасти объяснить то, что произошло далее.
Судья Девидсон неожиданно поднялся и объявил, что суд откладывается. Мысленно я уже видел, как он выходит из комнаты и навсегда исчезает за дверью. Мне казалось, что если я сейчас не поговорю с ним, такой возможности мне больше не представится.
— Я подойду к нему и поговорю — прошептал я Майлзу.
— Ты сошел с ума.
— Если я не...
Судья снимал свою мантию, собираясь уходить. Наскоро помолившись, я схватил Библию в правую руку, надеясь, что по ней меня легко можно будет опознать как церковного служителя, и побежал за судьей.
— Ваша честь! — позвал я. Судья Девидсон резко обернулся, раздраженный нарушением правил поведения в суде. — Ваша честь, не могли бы вы уделить мне внимание как церковному служителю?
Но в это время меня настигли охранники. Я полагаю, что тот факт, что жизнь судьи находилась под угрозой, может быть объяснением последовавшего грубого обращения со мной. Двое охранников схватили меня под руки и поволокли по залу. В этот момент пресса оживилась, фоторепортеры старались заснять этот момент. Охранники выволокли меня в вестибюль.
— Закройте двери и никого не пускайте! — приказал офицер. Затем он обратился ко мне:
— Ну, мистер, где ваше оружие? Я уверял, что оружия нет. Меня еще раз обыскали.
— С кем вы пришли? Кто еще здесь с вами?
— Майлз Хувер. Он у нас заведует делами подростков.
Они привели Майлза. Он был более раздражен, чем напуган. Кому-то из прессы удалось проникнуть в вестибюль, когда меня допрашивали. Я показал полиции мои документы, так что они знали, кто я. Сержант пошел к судье, чтобы узнать его решение, и, пока он ходил, репортеры забросали нас с Майлзом своими вопросами. Откуда мы? Почему мы так поступили? Были ли мы заодно с "драконами"? Украли мы эти документы из церкви или подделали?
Вернулся сержант и сказал, что на этот раз меня отпустят, если я пообещаю сюда не возвращаться.
— Не волнуйтесь, он не вернётся, — сказал Майлз.
Когда мы вышли в коридор, нас поджидало множество репортеров с камерами.
— Эй, священник, что это у вас в руке?
— Библия.
— Вы стыдитесь ее?
— Конечно, нет.
— Нет? Тогда зачем же вы ее прячете? Поднимите ее вверх, чтобы мы хорошо видели ее.
Я был достаточно наивен и послушался. Застрекотали камеры, и я представил себе, как это будет выглядеть в газетах: провинциальный священник, размахивая Библией, с поднявшимися дыбом волосами, прерывает судебный процесс.
И только один из них был более или менее объективен. Это был Гэйб Прессмен из Эн-Би-Си Ньюс. Он спросил меня, почему я заинтересован в судьбе этих ребят, совершивших ужасное преступление.
Я показал ему журнал:
— Вы видели эти лица?
— Да, конечно.
— И вы еще спрашиваете?
Гэйб Прессмен улыбнулся и сказал мне:
— Я понимаю вас. Да, пастор, вы не похожи на обычных искателей приключений.
Да, я не был похож на них. Достаточно того, что я думал, что будто выполняю некую божественную миссию, вытворяя все эти глупости, навлекая позор на свою церковь, город и семью.
Как только нас отпустили, мы устремились к машине. Майлз не проронил ни слова. Мы сели в машину, и там я заплакал.
— Поехали домой, Майлз. Пора отсюда выбираться.
Проезжая по Джордж Вашингтон Бридж, я повернулся и еще раз посмотрел на очертания Нью-Йорка. И вдруг в моем сознании прозвучал отрывок из Псалмов, который так часто вдохновлял меня. "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью".
Что же это за водительство? Я начал сомневаться, существует ли вообще получение точных указаний от Бога.
Как я посмотрю в глаза жене, родителям, общине? Прежде я стоял перед общиной и говорил, что Бог побуждает мое сердце, а теперь я должен вернуться домой и сказать, что это была ошибка.
Глава 3
— Майлз, — сказал я, когда мы отъехали 80 км от моста, — ты не против, если мы поедем домой через Скрантон?
Майлз знал, к чему я клоню. Там жили мои родители. Честно говоря, мне просто хотелось выговориться.
К тому времени, как мы приехали в Скрантон, наша история уже попала в газеты. Дело это широко освещалось прессой, но заголовки становились уже не такими броскими. Газетчики выжали до последней капли все ужасы и мерзость этой истории. Психологические, социологические и пенологический аспекты уже истощились. И вот теперь, как бальзам на сердце редакторов, этот случай получил дополнительную окраску и уж они постарались вовсю.