— Славка, — сдался, наконец, Костюня, — может, ты сгоняешь вниз к портье и прояснишь ситуацию? Ты ж по-англицки могешь, а?
— Угум,- буркнул я, — и что я ему скажу? Что взрослый трезвый тридцатилетний мужик заперся в клозете и теперь не может самостоятельно выбраться?
Костюня обиженно забухтел что-то под нос, а я перебирая всех его родственников по материнской линии пополз вниз объясняться, с трудом представляя, как подобрать слова, чтобы обрисовать весь идиотизм ситуации.
Когда уже я почти добрался до стойки портье, то за его могучей испанской спиной я узрел заветную комнату с аббревиатурой «WC». С диким воплем команча я рванул в нее, потому как, понятно, что подступало к горлу. Уже блаженно спустив штаны, я представил себе, как выгляжу со сторону. Сумасшедший русский, лунатично бредущий поссать ночью с седьмого этажа на первый в рабочий клозет, хотя у него в номере все есть. Но мне было уже все равно. Справив нужду, я приготовился к самому худшему и с достоинством покинул туалет.
Но, на мое удивление, испанец в коматоз не впал, а наоборот, широко и гостеприимно улыбался.
— Well... — начал я, вспоминая, как в школе именно с этой конструкции нас обучали начать неподготовленные топики и объяснять самые несвязные логические конструкции из раздела «в лесу срубили дерево и тут в дверь постучали».
Мужик, в свою очередь, заулыбался еще шире и сочувственно закивал.
— There is such a delicate situation, — ободренный его молчанием мужественно продолжил я.
И тут, растолкав уже нас обоих плечами (отчего я снова взвыл), в рабочий клозет влетел как ошпаренный еще один мужик, судя по надписи на труселях «Хочу только Юленьку», тоже русский.
Ни слова не говоря, испанец положил передо мной большую разомкнутую канцелярскую... скрепку.
— What is it? — тупо поинтересовался я, рассматривая вещь из далекого советского прошлого.
Портье нахмурился, а его рука потянулась к тревожной кнопке.
Я понял, что тянуть кота за яйца больше нельзя и выпалил все одним духом, ожидая идиотского смеха и пальца у виска в мою сторону:
— Mу friend has locked himself in the WC and now no one can get there. So, what is it ?!
Испанец улыбался и молчал как рыба об лед. Это уже потом, достаточно пообщавшись с местными, я узнал одну интересную вещь. В отличие от Греции, в Европе никто не спешит говорить на другом, отличном от титульного для нации языке. Нет, они все понимают, как собаки Павлова, но считают ниже своего достоинства «спикать» на интернациональном английском с его оксфордским или кембриджским произношением.
Меня спас любитель Юленек, наконец выруливший из клозета.
— Падра, инстрУмент-то гони.
Также молча испанец положил перед ним вторую разомкнутую скрепку.
— Во. Другой Базар. А у тебя кто в толчке застрял? У меня теща. Третий раз за неделю, ты прикинь?! Всю жизнь нам отравила, — соотечественник хлопнул меня по плечу. — Пользоваться-то умеешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Ну, так пошли, я ща все враз покажу. Тут, главное, в дырочку попасть. Ножиком-то пробовал, небось?
Бляха-муха. Я пробовал. А Костюне пришлось еще не раз сидеть вот так в клозете.
Ч6. Миноритарий.
На пятый день бананово-риоховой диеты я не знаю, как у Костюни, но лично у меня желудок окончательно и бесповоротно прицементировался к позвоночнику. Более того, после трех вынужденных часов сна я пробудился в мерзейшем настроении, в котором меня всегда тянуло, как одного из героев Шварца, «звать палача и немедленно приказывать всех казнить».
Накануне вечером в отель заехали шведы. Простите за тавтологию, не шведская семья, как это обычно понимается, но просто супружеская пара чуть за сорок. Нет, я, конечно, понимаю, что романтика отдыха на море, особенно без детей, или когда они не видят, всегда способствует возрождению былых чувств между партнерами, и в Европе пик сексуальной жизни приходится на отрезок между сорока и пятьюдесятью. Но...
Короче, о том, что мадам было очень хорошо, и ее муж — молодец, поскольку может «долго-долго», в итоге знали все два корпуса нашего отеля. Теперь я понял, что испытали другие постояльцы в первый день нашего приезда.
— Твою ж, — проснулся я около двух часов ночи от громких предоргазменных женских стонов, разливающихся эхом по всему нашему номеру. Тоже неспящий Костюня механически сминал в руке простынь, — Костик. Скажи мне правду. Так воет собака Баскервилей?
— Сорок одна минута тридцать две секунды, — прокукукал остекленевшим голосом Костик, и я подумал, что его заклинило, как мой будильник после падения по утрам с табуретки на пол. — И это в третий раз. Он, че, конь?
— Таблеточки есть такие. В секс-шопе можно купить. Глотаешь, и вся ночь обеспечена, — решил я просветить друга.
— А ты откуда знаешь? Сам что ли пробовал? — встрепенулся Костик и его профессиональная, такая же, как моя, журовская чуйка.
— Нет, мне продавец рассказывал и предлагал, — еще окончательно не проснувшись, ляпнул я.
— Слава, а ты чего в секс-шопе-то делал? — не унимался Костюня.
— Отвянь, а? — пробубнил я, пытаясь навинтить подушку на башку, чтобы хоть как—то заглушить звуки и попытаться уснуть. — А что нормальные люди делают в сексе-шопе, по-твоему?
— Вот я и интересуюсь, что НОРМАЛЬНЫЕ люди там делают?!
Но в этот момент чудесным образом активизировался наш англичанин. Я до сих пор не понимаю, как ему это удалось, но эта паскуда перелезла на наш балкон и теперь интенсивно стучала в дверь кулаком. Костик посеменил, шлепая босыми пятками по полу, чтобы открыть.
— Oh, what a blessed night! She is the hot one! Don’t you think so, guys? She wins the first prize, you are on the second place.