Он протянул холёную руку. Сергей смутился. Люди в таких костюмах — судя по кино-фильмам — и с такими властными повадками не квасят на автостоянках в компании отстав-ных офицеров. Перед ними телохранители подобострастно распахивают двери дорогущих иномарок, а личный шофёр — весь внимание — терпеливо ожидает, куда, мол, прикажете. А тут запросто…
Неловко, скованно сложил пальцы лодочкой.
— Сергей.
Ладонь оказалась неожиданно твёрдой, а рукопожатие щадящим, точно человек побаивался по неосторожности раскрошить юношеские кости.
— Обычно, — усмехнулся джентльмен, — я не кусаюсь. Ну, вот и познакомились. Позволь представить моего друга Вячеслава Владимировича.
Ладонь Сергея исчезла в громадной лапе.
— Очень приятно, — улыбнулся здоровяк, его голос, как и подобает при такой фигуре, походил на низкий органный аккорд — сип, хрип, свист и гул горного обвала, слитые воеди-но, — а ты молодец, смелость — хорошее качество, но зубы следует показывать не для того, чтобы их выбили. Драться, судя по всему, ты не умеешь. Знаешь, мои ребята тут по вторни-кам и четвергам спортзал арендуют в ФОКе, с семнадцати часов, так что, если желаешь, приходи. Маленько натаскают.
Сергей чуть не лопнул от счастья, но поосторожничал.
— А если…
— Сошлёшься на меня — пустят, — перебил спаситель. — Ну, до встречи!
Весёлая компания потопала дальше.
Сергей оглянулся. Странное дело, он был готов побожиться, что за всё время не сделал ни шагу, а сейчас почему-то стоял метрах в четырёх от скамейки, где сидели притихшие од-ноклассники. Во дела!
Только сейчас он кинул глаз на визитку и обомлел. В правом верхнем углу на фоне Триколора подмигивало голографическое изображение щита и скрещенных мечей, а ниже по серебристому полю шёл текст:
ШЕРШНЕВ.
Виктор Сергеевич
депутат Государственной Думы
генерал-лейтенант
сопредседатель СОТОФ —
Союза отставных офицеров.
Телефон…
Факс…
E-mail…
Ну, ни фига себе…
Повинуясь неосознанному порыву, Сергей, сделав шаг к скамейке и, как бы поправляя ремень, незаметно спрятал карточку в задний карман джинсов.
Как большинство парней его возраста, он особой тактичностью не отличался, но ему достало сообразительности не выпячивать свою неразумную смелость, чтобы не унизить друзей — ребята, в минуту опасности не вставшие, или не успевшие встать плечом к плечу, сейчас и без того чувствуют себя препогано. Сергей, как и они, получил свою дозу страха, перебороть который ему помогла… Да — это любовь, и никак иначе не назвать то мучитель-ное притяжение, влекущее его к светловолосой девочке.
Изобразив лицом нейтральную серьёзность, он вернулся к компании, занял на скамье своё "законное" место и, стараясь не переигрывать, ни к кому конкретно не обращаясь, про-ворчал:
— Придурки. Испортили людям настроение, и ушли довольные.
— В натуре, — согласился Стас, свыкаясь с мыслью, что он хоть и не герой, но и в преда-тельстве его никто не упрекнул, — лишь бы кому в душу наплевать.
Его никто не поддержал, и Алёнка, и Сельма, и Чудо-Юдо сидели с постными физио-номиями. Над скамейкой сгустилась неловкая, маетная тишина.
Серёга каким-то нюхом уловил, что через секунду-другую Алёна скажет: "Серёжа, проводи меня, пожалуйста. Ребята, вы сидите-сидите, мне одного телохранителя хватит". Она отлично знает, что Сергей бы с радостью, хоть на коленках, хоть ползком. Но не сего-дня, не сейчас. Если эти слова прозвучат, всем станет ясно, что трусость замечена и не про-щена. И это неправильно. Лишь лишённые разума не ведают страха, да и то… Ещё неиз-вестно, как бы повёл себя Сергей, не окажись здесь Алёна. Слова больно ударят по самолю-бию пацанов, внесут раскол в спаянное годами совместной учёбы мальчишеское товарище-ство. Такова уж человеческая натура: собственной трусости всегда находится оправдание — минутная слабость, благоразумие, и вот уже смельчак считается выскочкой.
Юноша удивился, что за мысли приходят в голову? Что это: интуиция, прозрение бу-дущего, предвосхищение событий? Какая разница? Алёна уже повернулась к нему. Глаза большие, серые, чудесные, бархатные; лицо нежное, задумчивое. Розовые губы чуть дрогну-ли, она решилась…Прости, любовь моя!
— Ребята, — деловито предложил он, — вечер всё равно скомкан, пошли, ВСЕ ВМЕСТЕ проводим девочек, и по домам.
Прости, любовь моя.
Алёнка поджала губки, дёрнула плечиком, в глазах мелькнуло удивление. А потом, словно что-то поняв, улыбнулась, легонько стукнула пальчиками по Серёгиной руке и, невесомо опираясь на его плечо, грациозно поднялась с насиженного места.
— А и правда, пойдём, — согласилась она, взяла Сергея под руку и многозначительно до-бавила, — все вместе.
Золотая моя, ты всё понимаешь!
Серёга, придерживая Алёну под локоток, млея от счастья, шёл по улице в компании своих товарищей и мысленно обзывал себя дебилом. Чего ему в голову взбрело? Были бы они вдвоём, может, объяснился бы. А вдруг…! Может, даже разрешила бы поцеловать… в губы. Воображение подкинуло ощущение горячего и сладкого поцелуя, и сердце упало в ка-стрюлю с кипятком.
Действующие лица разбежались, пятачок опустел.
Улица, по одну сторону которой располагалась засаженная кустарником и юными де-ревцами площадка, казалась довольно широкой за счёт пешеходных тротуаров. Ширина же проезжей части — только-только разъехаться двум встречным авто — вынуждала владельцев самодвижущихся экипажей различного качества и достоинства, желающих припарковаться, заползать колёсами на невысокие бордюры и теснить пешеходов. Пешеходы проблему по-нимали и не обращали внимания на приткнувшиеся там-сям агрегаты. Какие-то отъезжали, какие-то проплывали мимо, какие-то парковались — всё это походило на неспешное, вдумчивое перемещение шахматных фигур по игровому полю.
Немудрено, что пожилая, тёмно-серая "Тоёта" с тонированными стёклами, спрыгнув-шая с тротуара, никого не заинтересовала. Невзрачная и несовременная машинка устреми-лась за группой Мартынова, живенько догнала и миновала неторопливо идущих парней, снова въехала правыми колёсами на бордюр и остановилась метрах в тридцати по ходу. От-крылась правая дверца, из-за руля — у чистокровного "японца" руль справа — выбрался вы-сокий, стройный двадцатилетний парень в джинсовых доспехах. Шикарный русый чуб падал на глаза, при этом молодой человек удивительно походил лицом на поэта Есенина с фотоснимка, для которого кумир экзальтированных девиц когда-то позировал, подвесив на губу курительную трубку и меланхолично прищурив очи. Парень подпёр задом капот личного авто и скрестил руки на груди. Фланирующие по бульвару девчушки постреливали глазками в его сторону, а он почему-то морщился и, судя по всему, вообще чувствовал себя как-то неуютно.
Мартын двигался неспешно, вслушиваясь в пустопорожнюю болтовню своих прихле-бателей, раздумывал о том, как преподнести им своё безоговорочное отступление и вдруг понял, что они вообще ничего не помнят об инциденте на площади — типа распили бутылоч-ку и отправились дальше. Вожак порадовался и озадачился одновременно. Это хорошо, но странно.
Мартын — Александр Мартынов — к двадцати годам успел побывать на зоне и то, что в данный момент он всё ещё находился на свободе, а не мотал срок по третьему разу, объяс-нялось вовсе не случайным недосмотром милиции или её натуральным пофигизмом, и даже не его мифической неуловимостью. Не-ет, не желал он больше чалиться, и статус вора в законе или лидера преступной группы его не прельщал — не по нутру. На таких должностях либо ты мочишь, либо тебя — вот и весь выбор. Впрочем, многим казалось, что его карьера развивается по стандартному сценарию. Многим, но не ему самому. С раннего детства, ещё с голоштанного возраста необходимость крутиться, чтобы выжить, воспитала в нём удиви-тельную приспособляемость, сформировала, в конце концов, хитрый, изворотливый ум. Вот этим самым умом он понимал, что ни в какие самостоятельные лидеры ему не выйти — не дадут, подомнут, возьмут под крыло и сделают из него обычного боевика, голыми руками разгребающего горячие угли, чтобы поднести хозяину лакомый кусок. Фиг им всем! Мартын был себе на уме. Из ума не выходила беседа с одним авторитетным человеком.