Когда мы с Полом выходили из раздевалки, я заметил, что Готкинс достал что-то из шкафа и, стоя спиной к двери, поднес ко рту, запрокинув голову. Мимо нас пробежал младший физкультурник:
— Не убирай, дай и мне, — услышал я через тонкую дверь. — Нет, и врагу бы не пожелал пережить подобное…
— Этот Фишер, — хрипло произнес Готкинс, — прирожденный боксер. Ты видел, как он его уложил?
Я повернулся и пошел в зал. Рядом со мной брел Пол.
С победоносным видом стоял я на углу Бэдфорд-стрит и Черч-авеню. Несмотря на строгий запрет тренера, весть о бое разнеслась по школе с быстротой пожара. Сверстники поглядывали на меня с уважением, а девчонки бросали любопытные взгляды и перешептывались за спиной.
Небольшой спортивный «Форд» резко затормозил у обочины.
— Эй, Фишер, пойди-ка сюда! — из открытого окна автомобиля высовывалась массивная голова мистера Готкинса. Я медленно подошел и вопросительно взглянул на тренера. Он гостеприимно распахнул дверцу:
— Заскакивай. Подброшу тебя до дому. Все равно по пути.
Некоторое время мы ехали молча. Вдруг он притормозил и взял вправо. Впереди по тротуару шла молодая красивая женщина.
— Хей, Сил! — окликнул ее Готкинс.
Она оглянулась, и я узнал миссис Шиндлер — нашу учительницу рисования. У нее были длинные темно-каштановые волосы (как я потом убедился — натуральные), темно-карие глаза с золотинкой и гладкая загорелая кожа. Она училась в Париже и, если верить мальчишкам, никогда не носила бюстгальтеров. Когда она склонялась над партами, у всех дух захватывало.
— О, это ты, Сэм, — воскликнула она, подходя к машине.
— Садись, Сил, я отвезу тебя домой, — просительно сказал Готкинс. — Подвинься, малыш, освободи место даме.
Я вплотную притиснулся к нему, и миссис Шиндлер села рядом. Я скосил глаза и убедился, что мальчишки были правы.
— Что-то давно я тебя не видел, Сил. Где ты была? — слишком громко спросил тренер.
— Да здесь, неподалеку, — уклончиво ответила она, заинтересованно поглядывая на меня.
Готкинс перехватил ее взгляд.
— Ты знаком с миссис Шиндлер, Фишер?
Я отрицательно помотал головой.
— Это — Дэнни Фишер.
— Так это ты выиграл сегодня бой в школе? — полуутвердительно спросила она меня.
— А ты откуда знаешь? — удивился тренер.
— Сэм, об этом уже говорит вся школа. Сегодня твой парень — самая известная личность. Только как бы эта известность кое-кому не вышла боком.
— В нашем болоте совершенно ничего нельзя скрыть, — проворчал Готкинс. — Если это дойдет до директора, мне несдобровать.
— Именно об этом я тебе постоянно твержу, — заметила миссис Шиндлер. — У учителей не может быть личной жизни. Мы здесь все как на ладони…
Я попытался понять, о чем идет речь, и миссис Шиндлер это заметила:
— Дэнни, я слышала, что это был настоящий бой?
За меня ответил Готкинс:
— Да, Фишер довольно профессионально нокаутировал своего соперника. Даже мне понравилось.
— Ты все не можешь забыть свою молодость, Сэм? — она вновь забыла обо мне. Впрочем, кажется, она не ждала ответа и от Готкинса. — А вот и мой перекресток. Останови-ка, Сэм. Рада была познакомиться с тобой, Дэнни, — сказала она, выйдя. — Только не дерись больше, хорошо? Пока, Сэм.
Она пошла от нас по тротуару. А мы сидели и смотрели ей вслед.
— Слушай, Дэнни, — тренер впервые назвал меня по имени, — если у тебя есть немного времени, давай заскочим ко мне в берлогу, я хочу тебе кое-что показать.
— О’кей, мистер Готкинс! — согласился я.
Мы остановились у аккуратного двухэтажного коттеджа на две семьи. Готкинс показал рукой на входную дверь.
— Заходи, там открыто. Я сейчас.
Он начал подниматься на второй этаж, а я вошел в комнату, и открыл от удивления рот. Здесь все было оборудовано, как в маленьком спортивном зале. Тут было все: боксерская груша, параллельные брусья, шведская стенка, конь, перекладина и штанга с полным набором блинов. На небольшой кожаной кушетке лежало несколько пар боксерских перчаток. На стенах было много фотографий, с которых смотрел на меня мистер Готкинс. Особенно хороша была фотография, где он снят во время боксерского поединка. Я не знал, что он раньше был боксером.
Вдруг резко зазвонил телефон. Машинально я поднял трубку и услышал голос тренера. Мне раньше никогда не приходилось иметь дело с параллельным телефоном, поэтому я замешкался, боясь, что линия разъединится, если я положу трубку. Потом до меня донесся женский голос, это была миссис Шиндлер.
— Сэм, чего это тебе взбрело в голову посадить меня в машину, когда там был этот парнишка?
— Но, детка, я так обрадовался, когда увидел тебя. Я больше так не могу, ты мне нужна, иначе я сойду с ума!
— Я же тебе сказала: между нами все кончено, — голос миссис Шиндлер был непреклонен. — Сама не знаю, что на меня тогда нашло. Если Джэфф узнает… Мне даже представить страшно, что он тогда устроит.
— Сил, да как он может о чем-нибудь узнать? Ведь он ничего не видит, кроме своих уроков! Я вообще не понимаю, зачем он женился на тебе.
— Зато он вскоре сможет стать директором школы. А ты, Сэм, кончишь тем, что вылетишь с работы…
— Плевать мне на вашу школу после… Вот увидишь, я еще поднимусь! Но разговор сейчас не об этом. Я же вижу, как ты мучаешься с ним.
— Сэм! — со слезами в голосе запротестовала она.
— Сил, вспомни, хорошая моя, как мы были счастливы в последний раз! Сил, милая, я так хочу тебя!
— Но я не могу, я не должна, Сэм! Прошу тебя, забудь меня.
— Дорогая, нам нужно встретиться и все-все обговорить. Я оставлю входную дверь открытой, и ты незаметно пройдешь ко мне.
Наступила томительная пауза. Я прямо-таки слышал, как сомневается миссис Шиндлер.
— Ты меня любишь, Сэм? — спросила она каким-то другим голосом.
— Я никого так не любил…
— Я буду через полчаса, дорогой, — прошептала она.
— Жду тебя, Сил.
Раздался щелчок, и я поспешно положил трубку. Через мгновение дверь открылась, и в комнату вошел Г откинс.
— Я не знал, что вы были боксером, мистер.
— Да, малыш, — он бросил быстрый взгляд на телефон. — А это мой спортзальчик, так сказать. Я хотел бы, чтобы ты потренировался со мной, если, конечно, тебе здесь нравится. У тебя задатки настоящего боксера, может быть, талант.
— У вас тут здорово, мистер Готкинс. Может, начнем сегодня?
Он несколько смешался.
— Я бы с удовольствием, малыш, но… у меня появились неожиданные дела. Завтра в школе я тебе скажу, когда мы начнем.
Он положил мне руку на плечо и подтолкнул к двери.
— Дело — прежде всего. Надеюсь, ты с этим согласен, Дэнни?
— Конечно, мистер Готкинс. Я все понимаю. До завтра.
— До завтра, малыш, до завтра.
Руки страшно устали, пот струился по лбу и заливал глаза. Я вытер лицо тыльной стороной перчатки и взглянул на тренера. Он тоже взмок.
— Выше левую, Дэнни, и — резкий прямой. Резкий, я тебе говорю, резкий! Еще раз! Еще. Вот так, смотри.
Он повернулся и нанес несколько ударов левой по груше.
— А теперь, Дэнни, нападай! Вперед, мальчик. Быстрее! Резче! Акцентируй! Не спи!
Я устало кружил вокруг него, ни на мгновение не спуская с него глаз. За прошедшие две недели Готкинс научил меня бдительности. Стоило чуть ослабить внимание, и резкий удар — несильный, но точный, — посылал меня на пол. Готкинс легко отражал мои удары. Фехтуя правой рукой, я заметил, как он начал следить за ней глазами, тут же я нанес ему удар левой. Его голова мотнулась назад, на щеке появилось красное пятно. Он выпрямился и опустил руки.
— О’кей, малыш! — одобрительно воскликнул тренер. — На сегодня хватит. Из тебя выйдет толк, но надо работать и работать.
— Слушай, Дэнни, — сказал он мне, когда мы немного отдышались на скамейке, — через неделю конец учебного года. Ты собираешься летом в лагерь?
— Нет. Надо помочь отцу в магазине. У него там завал.