Поскольку у женщин, как и у мужчин, есть спинномозговая жидкость, то в свете обсуждаемых здесь представлений вопрос о наличии у них бессмертной души не обязательно получал отрицательный ответ. Однако ни целомудрие, ни произведение потомства не сулило женщинам того бессмертия, на которое могли рассчитывать мужчины, хотя ранняя Церковь и учила, что девственность открывает путь к вечному блаженству представителям обоего пола. Однако мать считалась лишь вместилищем для развития семени. Согласно Аристотелю, мужчина дает будущему человеку форму, а женщина – лишь материю. Тот факт, что и сперматозоид, и яйцеклетка являются источниками веществ, определяющих форму, был установлен лишь в современную эпоху, Вольфом (1733–1794) и Баэром (1792–1876) (Wolff, Baer). Однако евреи ценили наследование как биологическое, так и культурное. Еврейские отцы требовали, чтобы их сыновья, от ветхозаветных Исаака и Иакова до апокрифических Тобита и Тобиаса, брали жен из своего народа, даже если искать их приходилось далеко. Благодаря недавним дискуссиям о еврейской идентичности широкой публике теперь известен давно принятый догмат о том, что иудаизм наследуется через мать.
Представление о важности цереброспинальной и семенной жидкости для достижения бессмертия может быть связано с идеями о значении влажности и сухости для перехода души из одной стадии существования в другую. Греки ассоциировали бессмертие с частью тела, сохраняющейся после первоначального разложения, – со скелетом [62] . В различные периоды они практиковали кремирование и похороны. Сожжение трупа выпускало душу на свободу, и она могла присоединиться к миру теней, в то время как кости содержали в себе дух и силу умершего, подобно тому, как семя растения содержит в себе его плодовитость. Прежде чем высевать семя, его высушивают. Для прорастания, нового рождения сухому семени нужна влага. Поэтому возлияние богам означает надежду на воскресение мертвых, хотя Китто [63] в связи с гиацинтовым ритуалом указывает, что эта практика может быть порождением более ранних, полузабытых культов. Во времена древнееврейских патриархов в местностях, где они странствовали, в некоторые могилы с поверхности были проведены специальные трубы, через которые можно было производить ритуальные возлияния, призванные питать мертвых в их посмертном существовании [64] .
Сьюзен Исаак [65] сообщает о детях, которые хотели оживить мертвых животных, помещая их в воду:
...[ПИ 2]: Когда дети пришли кормить цыплят, они обнаружили, что один из выводка мертв, – может быть, его затоптала наседка. Дэн (4 г. 1 м.), увидев это, тут же сказал: «О, он мертв». Он был очень озабочен этим и отнес мертвого цыпленка одной из служанок, попросив ее «положить его в воду, чтобы он там сохранялся».
[ПИ 3] Поскольку мышей развелось слишком много, миссис I. отравила хлороформом семейство молодняка. Кристофер, Дэн и Присцилла каждый препарировали по мышонку, причем в это время Присцилла и Дэн играли в игру, как будто мертвые мыши – дети. Было множество вопросов и ответов по поводу того, как «лучше»… Через некоторое время Дэн сказал: «Теперь я налью на него воды и сделаю так, что он снова оживет». Присцилла присоединилась к нему. Было ясно, что для Дэна все это исключительно игра и воображение, – он не верил, что цыпленок должен ожить».
Первая из этих двух записей, – о том, как ребенок не фантазировал, а на самом деле намеревался воскресить животное, как если бы это был срезанный цветок или увядшее растение в горшке. И здесь не обнаруживается аналогия между мышлением детей и верованиями по поводу возвращения к жизни в ранних культурах, – разве что очень отдаленная.
Значение похорон. Когда мысли ребенка представляют собой интеллектуальное упражнение, мало затрагивающее эмоции, их сходство с представлениями людей далекого прошлого может быть глубоким и поражающим, – как у рассуждений Бена относительно «апчхи». Когда дети устраивают похороны, – что они зачастую любят делать, – домашнего животного и воображаемого объекта, то, с одной стороны, подобие в мотивациях и действиях бывает невероятным (как будет проиллюстрировано ниже). Но с другой, – их активность по сравнению с аналогичным поведением взрослых представителей ранних культур, когда тем нужно было распорядиться своими мертвыми, слишком поверхностна и легкомысленна. Я сначала обращусь к поведению взрослых, использовав в качестве примеров три свидетельства из много более поздних времен, чем времена истоков, о которых писал Онианс. Позднейший из трех, «Энеида», объясняет, почему это допустимо.
Когда Эней, ведомый сивиллой, находился на пути в подземный мир, он увидел на берегу Стикса толпу духов, тщетно умоляющих о том, чтобы их пропустили. Он спросил у нее о причине происходящего. Ответ был такой:
Истинный отпрыск богов, Анхиза сын! Пред тобою
Ширь Стигийских болот и Коцита глубокие воды.
Ими поклявшийся бог не осмелится клятву нарушить.
Эти, что жалкой толпой здесь стоят, – землей не покрыты.
Лодочник этот – Харон; перевозит он лишь погребенных [66] .
Только похороненные обретали покой. Слова сивиллы говорят о том, что боги неохотно соблюдают свое обязательство поддерживать барьер между погребенными и не погребенными мертвецами, – следовательно, оно более раннее, чем текущие правила отношений богов и людей, и не зависит от них.
В очень древних мифах говорится, что после похорон дух человека отправлялся в путешествие по воде, под поверхностью земли, на которой обитают живущие. Согласно египетской и шумерской мифологии, дух направляется по пути солнца после заката, с запада на восток; этой дорогой следует Гильгамеш (примерно 2000 лет до н. э.), в глубокой тьме «по пути солнца, с северным ветром, дующим в лицо, – до рассвета» [67] . Чтобы двигаться по подземному океану, нужна была лодка и что-то вроде весла или багра [68] . В «Илиаде» при кремировании Патрокла должно быть приготовлено все, «что мертвецу подобает, сходящему в мрачные сени» [69] . Шеол евреев был темным, иссушенным, пыльным подземным миром, достигаемым через хаос вод или окруженным множеством стен [70] .
Какое бы посмертное путешествие ни ожидалось для души, уважительное обращение с телом после смерти, по-видимому, было долгом члена клана во многих сообществах с доисторических эпох; более того, хотя с незапамятного времени оно явно было ассоциировано с посмертным существованием, оно также соблюдалось греками, римлянами и евреями независимо от признанной концепции бессмертия.
То, что способ избавления от тела был важен с точки зрения блага умершего, подтверждается душевным состоянием тех, кто убивал или намеревался убить не только тело, но и душу своего врага. В древней Ассирии оставить без захоронения было наказанием, предусмотренным законом [71] . Ахилл угрожал отдать тело Гектора не огню, а собакам, но боги предотвратили святотатство. В Иудее Ииуй приказал, чтобы Иезавель похоронили, «так как царская дочь она», но, согласно пророчеству Илии, «…съедят псы тело Иезавели… так что никто не скажет: это Иезавель» [72] . Много столетий спустя римский император Комод оставил непохороненными тела убитых сенаторов; Гиббон писал, что его жестокость «пыталась проникнуть за пределы смерти» [73] .
Во времена пророков бессмертие души не было общепринятой доктриной, однако едва ли можно усомниться, что мотивы и представления о смерти тех, кто отдал Иезавель собакам, были те же самые, что у Ахилла в его намерениях относительно Гектора. (И на самом деле неважно, идет речь о факте или о вымысле.) Мотивы, приводимые пророком, звучат скорее как благовидный предлог.
Позиция по отношению к похоронам или кремированию сравнительно независима от соответствующего ритуала и от мифов, объясняющих этот ритуал. Безусловно, даже в древности обряды были витально важны и для тех, у кого не было концепций или гарантий посмертного существования. В качестве примеров этого расхождения, а также для иллюстрирования широких вариаций в отношении к похоронам, рассмотрим подробнее греческий и древнееврейский тексты: «Антигону» Софокла и апокрифическую книгу Товита.
Брат Антигоны был убит в восстании против правителя, своего дяди Креона, и Креон запрещает его хоронить. Антигона говорит своей сестре:
…Я же тело брата
Похороню, и будет смерть моя
Желанною. Презрев закон людской,
Исполню долг и лягу рядом с ним,
В одном гробу, любимая с любимым,
Я не живым, а мертвым угодить
Хочу затем, что с ними буду вечно
Лежать в земле. А ты живи, презрев
Все, что святым считают боги.
Исмена:
Свято
Я сердцем чту богов, но силы нет
Противиться велению законов.
Антигона:
Ищи себе предлога… Я иду
Могильный холм воздвигнуть Полинику.
Антигона: