Рассматривая историческое понимание человеческой природы, Р. Смит отметил, что такой подход «указывает не только на преходящий характер человеческого познания и присущий ему перспективизм, но также и на его неисчерпаемые возможности»[3]. Действительно, человеческое познание преходяще – не в том смысле, что оно исчезает и появляется, а потому, что многие знания отходят на задний план, «архивируются», по М. Фуко, их место занимают новые, более актуальные и современные. Но человеку присущ перспективизм, на основе антиципации и других способностей, а также неисчерпаемые возможности, в том числе и сила абстракции (творческого воображения), которая при изучении общества, по словам Маркса, должна заменить естественнонаучные инструменты – микроскоп, химические реактивы и др.[4]
В нашу задачу не входит инструментальная разработка тех или иных конкретных перспектив развития социума в футурологических или прогностических проектах. Мы ограничиваемся размышлениями о методологических аспектах возможного «взгляда в будущее» с социологической точки зрения. Как известно, люди сами творят свою историю и, следовательно, для представления о возможных вариантах движения необходимо обратиться к анализу социальных ожиданий и ценностей, потребностей и интересов, мотивов и стимулов деятельности людей, что и представляет предметное поле социологической науки.
Выражаю глубокую благодарность члену-корреспонденту НАН Беларуси А. Н. Данилову, который в очередной раз подвиг меня на подготовку работы и очень доброжелательно мотивировал к ней. Признателен также членам Ученого совета Института социологии НАН Беларуси, коллегам, сотрудникам отдела, особенно Д. В. Назаровой, Е. В. Мартищенковой, А. Г. Баханову, Г. А. Бабуляк.
Введение
После обретения суверенитета, т. е. независимости и самостоятельности, перед Беларусью, как и другими постсоветскими странами, остро встал вопрос о перспективах дальнейшего движения. Возврат к прошлому был невозможен уже хотя бы потому, что разрушились все связи – политические, экономические, культурные – между бывшими республиками, резко ограничились возможности человеческих контактов, общения людей и т. д. К тому же многие прежние механизмы были неприемлемы из-за их низкой эффективности и несправедливости (однопартийность, этатизм, тенденции к уравнительности и многое другое). Но в том, чтобы сохранялись положительные достижения, особенно в экономике, разделении труда и специализации, образовании, культуре, общении и др., большинство населения было согласно.
В качестве альтернативного варианта широко пропагандировалась либеральная модель. Ее предлагали многие международные организации, такие как Всемирный банк, Международный валютный фонд, частные фонды и компании (Сорос и проч.), активно поддерживала так называемая «демократическая оппозиция» в России, Беларуси и других странах. Фундаментальным принципом данной модели является лозунг «laissez faire», понимаемый как невмешательство государства в предпринимательскую деятельность собственников и их частную жизнь, откуда следуют декларации прав и свобод, защиты частной собственности, рыночного обмена и др. В более или менее «чистом» виде либеральная модель существует сегодня только в США, и, кстати, подвергается многосторонней критике, в том числе и внутренней, по ряду позиций. Тем не менее некоторые наши экономисты, не обращая внимания на критику, вновь и вновь прокламируют ее как идеальный проект. Известные белорусские авторы, отвергая возможность возврата к прошлому, пишут: «Есть и другой путь. Есть возможность получить визу в стабильную, благополучную модель… Когда люди увидят, что частная собственность, свободная торговля и предпринимательство дают лучшую систему социальной защиты, лучшую систему безопасности и больше семейной стабильности, они не согласятся на роль статистов в своей родной стране»[5].
К сожалению, авторы – ни в этой, ни в других своих работах – не анализируют причины отказа Беларуси от либеральной перспективы, несмотря на определенные и соблазнительные обещания. Заметим, что среди некоторых аналитиков и отдельных политических деятелей и в то время, и сегодня расхожим является мнение, что причины отказа коренятся в политических и идеологических основаниях, т. е. прокоммунистических ориентациях руководителей страны и аналогичных стереотипах массового сознания населения.
Но проводя объективный анализ, можно убедиться, что даже если такие настроения имели место, не они решали выбор; главным стал вполне рациональный прагматический подход. Скажем, переход на либеральную модель требовал в экономике полной («обвальной») приватизации госпредприятий и всего имущества. Это сопровождалось бы отнюдь не модернизацией, а просто закрытием как неконкурентноспособных на западных рынках многих предприятий. Так ведь и случилось в Латвии с заводами РАФ и ВЭФ, в Греции – с судоверфями и томатными плантациями – голландские парниковые помидоры дешевле, и во всех «новых» странах Евросоюза. В связи с этим естественно было предвидеть всплеск массовой безработицы и рост социальной напряженности.
В социальной сфере необходимо было, по рекомендациям либеральных консультантов, осуществить «шоковую терапию», которая требовала ускоренного перехода на рыночные, т. е. «платные» формы предоставления медицинских, коммунальных, образовательных, транспортных и других услуг; немедленной ликвидации субсидирования и дотаций в социальной сфере; введения медицинского страхования, повышения пенсионного возраста и перехода в пенсионной системе от принципа «солидарности поколений» к накопительным схемам и т. д. Следует также учесть тяжелый груз ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. То, что она нарушила нормальный ход жизни, развитие производства, вывела из сельскохозяйственного оборота почти треть территории страны, уже потребовало и все еще требует и сегодня огромных финансовых затрат – известно всем. Но, к сожалению, об этом забывают те критики белорусского пути, которые утверждают, что никакой специфики в ходе реформирования нет и быть не может, – дескать, все постсоветские и даже постсоциалистические страны должны принять единый сценарий. Однако нетрудно смоделировать ход процессов, если бы страна пошла по пути обвальной приватизации и шоковой терапии – с безработицей в 20–30 %, как в некоторых соседних государствах, с ликвидацией бесплатной медицины и образования, с полной оплатой жилищно-коммунальных расходов, электроэнергии, транспортных услуг и т. д.
Надо признать, что и теоретически тезис о всеобщности, универсальности либерального проекта преобразований весьма сомнителен. Конечно, человечество в своем историческом развитии постоянно ищет и находит не только новые, более производительные технологии производства, но и лучшие, более эффективные способы организации общественной жизни и государственного устройства. Однако последние отличаются от первых как раз тем, что возможности их ассимиляции зависят от историко-культурного контекста, менталитета народа и социально-экономических условий. Не случайно еще Гегель подчеркивал: «Нелепостью было бы навязывать народу учреждения, к которым он не пришел в собственном развитии»[6].
Термины «социум» и «общество» в научной литературе используется чаще всего как идеально-типичные понятия-близнецы. Такое употребление можно признать оправданным в тех случаях, когда ради стилистической корректности избегают Unum et idem – одного и того же, т. е. повторения, тавтологии, не вдаваясь в экспликацию содержания терминов, ясных по контексту. Так, лауреат Нобелевской премии по экономике Ф. Хайек, затратил много сил и времени на опровержение центрального блока сложных социологических понятий за то, что при их образовании слова «общество» и «социальное» употребляются в качестве предикатов, т. е. логических сказуемых, например, справедливость (какая?) социальная, мнение (какое?) общественное и т. д. – всего, по его подсчетам, – более 160 терминов. Хайек признавался: «Принимаясь за работу над книгой, я дал себе зарок никогда не употреблять слов «общество» (society) или «социальный» (social)»[7]. Всем понятно, что изменения в понятийном аппарате возможны, но необходимо вместо изымаемых терминов ввести и обосновать новые, чего автор и не пытался сделать. Поэтому его инвектива не произвела никакого впечатления на научную общественность, кроме возможного удивления его «терминологическим фанатизмом».
При системном подходе близкие понятия «общество» и «социум» тем не менее могут быть разведены. Общество понимается как определенная целостность (например, страна-государство), включающая прежде всего территорию и все, что создано на ней людьми – от промышленных предприятий, инфраструктурных объектов, логистики до жилищного фонда, средств коммуникации, образования, культуры и проч. Это и есть тот материально-технический комплекс, который обеспечивает жизнедеятельность людей, населяющих данную территорию. Социум же обозначает состав населения, дифференцированного по полу, возрасту, национальностям, конфессиям, образованию, профессиональной принадлежности и всем другим возможным основаниям группировок. Поэтому, говоря о перспективах социума, мы имеем в виду не овеществленные результаты их деятельности, а именно самих людей, их групп, сообществ и т. д. Термин «социум» шире демографического понятия «народонаселение», поскольку последнее отражает только половозрастной состав людей.