— Она моя! Отдай ее мне! — канючила, всхлипывая, Наташа.
— Папа, я тоже хочу Жопшира, я тоже хочу Паккьянеллу, — прокричал старший сын.
— Если ты мне не дашь собачку, я пырну тебя ножом! — добавил второй.
— Какое отвратительное имя ты ей дала, Паккьяна! Лучше было бы Паккьялонище! — вмешался третий.
Я пришла в ужас, была просто на грани обморока, но тут раздался голос отца:
— Это собака Наташи, ведите себя хорошо, и потом, сколько раз вам нужно повторять — говорите правильно, а не то мама будет меня ругать!
Я побледнела: я, настоящая принцесса, должна жить среди этих людишек. Тут вступила полуженщина-полумужчина:
— Наверх, наверх, будьте хорошими мальчиками, не пугайте Паккьяну. Ступайте наверх заниматься.
— Не лезь не в свои дела, педрила! — ответил на это третий сын.
Хлесткая пощечина такой силы, что его рыжеволосая голова мотнулась в сторону, эхом отозвалась в коридоре.
— Ее зовут Катена, понятно?.. Никогда больше не позволяй себе называть ее педрилой… Иди наверх делать уроки… И сегодня вечером никаких мультиков по кабельному… Вон!.. Распущенный мальчишка… Прости его, Кате, — он всего лишь ребенок.
Катена пожала плечами, взяла Наташу за руку и повела нас в комнату девочки. Отец прокричал нам вслед:
— Катена, где моя жена?
— Она пошла по магазинам… вы же знаете: синьора Марителла заботится о том, как она выглядит; вы, Дон Дженнаро, должны гордиться, что у вас такая красивая жена!
Катена взяла меня на руки, чтобы отнести наверх. Мы поднялись по лестнице и прошли через коридор с десятью дверьми из красного дерева. На каждой двери — фарфоровая табличка с выгравированными именами, расписанными под акварель. Первая гласила «Синьора Марителла и ее супруг Дон Дженнаро»,[5] на второй — «Первый сын мой, Папина Гордость, Джиджино», на третьей — «Наташа, девочка»; и еще «Рыжий, Марио», «Шалунишка, Винченцо», «Катена»,[6] «Гости и Родственники», «Почетные Гости».
Последняя дверь была открыта, и поэтому я смогла увидеть, что находилось внутри. Вся обстановка выглядела чрезмерно дорогой и роскошной, начиная с кровати с балдахином и заканчивая люстрой из мрамора и червонного золота; в центре комнаты — мумия или старуха из папье-маше. Я не сразу поняла. Я лишь увидела, что эта синьора сидела на троне; табличка на двери поясняла: «Ее Величество Сузумелла».
Катена проводила меня до чуланчика, расположенного прямо под лестницей, которая вела на третий этаж. Она открыла дверь, поставила меня на пол и удалилась, оставив меня, дрожащую, в темноте. Я даже не гавкнула, так как поняла, что в этом доме будет лучше как можно реже подавать голос. Спустя полчаса я услышала, как Катена возвращается, подгоняемая плаксивым и пронзительным голосом Наташи:
— Где мое золотце? Куда ты дела Паккьяну?
Катена открыла дверь. Девочка обняла меня и побежала со мной в сад, к огромной клетке с малазийской тигрицей. Она поставила меня на землю и стала науськивать меня на хищницу.
— Съешь ее… Ну… Давай… хватай эту говеную кошку, сделай из нее котлету! Укуси ее. Паккьяна! Покусай эту сраную тигрицу!
Я сидела не двигаясь, потрясенная тупостью и жестокостью девочки. Наташа снова взяла меня на руки.
— Пакки! — сказала она очень нежно. — Глупенькая ты собачка, но я тебя прощаю, ты еще очень маленькая, но когда ты вырастешь, ты у меня будешь драться с настоящим питбулем.
Девочка уставилась на меня и недоуменно добавила:
— Чего это ты? Описалась, что ли? Ты перепугалась? Ну ладно, не бойся, твоя Наташа расскажет тебе одну сказочку.
Она уселась на скамейку — таких много в городских парках, — положила меня себе на коленки и стала рассказывать.
Жили-были две мышки, у которых был дом у кладбища делле Фонтанелле в районе Санита, место, где много лет назад собирали сходки каморристы,[7] оно служило убежищем для всех их темных делишек. Этих двух грызунов звали: одного — «Кусок дерьма», другую, девочку, — «Малышка». Они по уши влюбились друг в друга, но их семьи были против этого союза. Тогда они решили устроить «любовный побег», поставив своих родных перед уже свершившимся фактом. Так оно и произошло. Влюбленные вернулись домой после побега, и родители были вынуждены уступить и признать их брак. С тех пор дела пошли хорошо, но маг Криккетьелло, доверенное лицо и советник главного бандита квартала в то время, влюбился в «Малышку» и принялся мучить ее, будто Святого Себастьяна. Она же, несмотря на то что была мышкой, повела себя как истинно верная супруга, не отвечая на искушения, привороты и льстивые слова колдуна. Тогда Криккетьелло произнес проклятие: «Ты, „Кусок дерьма“, никогда больше не сможешь полюбить свою жену, потому что ночью ты будешь превращаться в кота, а на рассвете становиться мышью, а „Малышка“ ночью будет мышкой, а на заре превратится в кошку; и так будет продолжаться в семи поколениях». Так оно и произошло.
На протяжении многих месяцев двое несчастных должны были терпеть эту ситуацию; в отчаянии они обращались к магам, знахаркам и разным ведьмам, они даже пешком пришли к Мадонне ди Помпеи[8] но ничего нельзя было поделать. Тогда «Малышка» решила пойти к главному бандиту района, чтобы сквозь слезы и всхлипывания объяснить ему свое бедственное положение. Каморрист, проникнувшись сочувствием, решил поговорить с Криккетьелло. Но маг был непреклонен, и босс, несмотря на то что тоже был связан колдовскими чарами, пообещал молодым людям помочь и обратился к известному брату-францисканцу, который занимался мистическими обрядами изгнания злых духов. Монах выслушал его и заключил: «Чтобы снять проклятие, надо отрезать голову Криккетьелло и закопать ее на заброшенном кладбище; а тело необходимо сжечь и пепел выбросить в сточную канаву, а молодая пара должна будет выпить слезы только что обезглавленного мага. Все это должно произойти в районе Викария, который в прошлом уже омывался проклятой кровью».
Затем монах сделал долгую паузу, склонил голову и поднес к губам соединенные в молитве руки: «А чтобы завершить ритуал, вы должны будете совершить доброе дело — попытайтесь найти дом для нас, бедных братьев Ордена Святого Франциска… иначе проклятие не снимется».
Каморрист в ответ на такую просьбу, прозвучавшую скорее как шантаж, направил на монаха пламенный взгляд, но потом понял, что это было платой за данное обещание. Все свершилось в течение недели как-то ночью, во время ужасной черной грозы, когда Господь будто бы забыл перекрыть кран с водой. Потребовалось десять человек, чтобы совершить убийство, но все прошло так, как и должно было: супруги вновь воссоединились, у монаха появился дом для братьев-францисканцев, а криминальный авторитет утешился тем, что каждую ночь ему снилась голова Криккетьелло… и все жили долго и счастливо.
— Тебе понравилось?
И тут Наташа увидела, что я лежала без сознания и при этом испачкала ее дорогущее платьице. Она два раза ударила меня, чтобы привести в чувство, а затем отчитала за то, что я не оценила «сказочку». Должно быть, она разглядела в моих глазах невероятную печаль, сжала меня в объятьях так, что почти задушила, затем нежно приласкала, прошептав: «Жизнь моя». Мы вновь вошли в дом, и она отнесла меня в чуланчик, который к тому времени превратился в маленькие царские палаты; на одной из стенок висела картинка с изображением щенка.
— Вот! — сказала Катена. — Тебе нравится?
— Эй, эй, — перебила ее Наташа. — Ты не слишком-то привязывайся к ней… Это моя собака!
— Да кто ее трогает? — возразила Катена. — А ты постарайся, чтоб она не повторила судьбу предыдущей собачки, которую ты засунула в стиральную машину!
У меня волосы встали дыбом так, что розовый бантик пулей слетел с головы. Меня начало трясти и крутить, как живого угря на сковородке с кипящим маслом.
Наташа забилась в истерике:
— Это неправда, это не я засунула Бамбенеллу в стиралку, это она сама. Ты плохая, Катена, я тебя больше не люблю… Мама! Мама!
И, повторяя имя матери, она убежала. Спустя несколько минут она вернулась, держа за руку очень красивую женщину с изумрудными глазами, иссиня-черными волосами, в мехах, драгоценностях и пахнущую изысканными духами. Из полных губ раздался низкий голос.
— Эй, Катена! Разве так можно обращаться с малышкой? Ты ее жутко напугала.
Катена, обнимая девочку, ответила:
— Синьора Марителла, я люблю Наташу… как дочку. Мне жаль, что она рассердилась, но я не хочу, чтобы случилось то же, что с Бамбенеллой!
Девочка снова расплакалась. Мать погладила ее по голове и сказала:
— Ну, Наташа, не надо так с мамой, ведь Катена хочет, как лучше. Покажи мне Паккьяну.
С этими словами она взяла меня на руки:
— Ой, какая она красавица!
Потом она поставила меня на пол и вся такая прекрасная удалилась в комнату с табличкой «синьора Марителла и ее супруг Дон Дженнаро». Я пошла за ней до двери. Через пару минут из комнаты раздались громкие рыдания.