Я понял, что жильцы покинули дом. Очевидно, они ушли в спешке: ни один не вспомнил, что надо запереть двери.
Что же случилось?
Я выбежал из дома, пересек Ностицову улицу и на Мальтезской площади ворвался в угловой дом. Он оказался безлюдным. Как же мне найти врача?
Через ворота, покрашенные в кирпичный цвет, я вошел во двор.
— Эй, люди, отзовитесь, мне нужна помощь, я ищу врача! — кричал я до хрипоты.
Серые стены с рядами закрытых окон ответили мне пустым гулом. Стая воробьев испуганно взметнулась с крыши.
Старинные дома молчали.
Куда же девались люди? Куда они ушли, жители этого тихого уголка древней Праги? Или их заколдовали, как в сказке о Спящей Красавице?
Даже часы всюду остановились. Все фантастически нереально, как во сне. Или это действительно сон, от которого я очнусь рано утром? И Пегас — только плод моей фантазии, призрачная химера?
Я должен вернуться к Пегасу! Должен убедиться, что это не сон, должен вернуться к реальной действительности. Такие мысли мелькали у меня в голове, пока я бежал назад, к дому «У двух горлиц».
Я остановился перед дверью, ведущей в погреб, и подумал, что могу спуститься в подземелье через квартиру Пегаса, как я попал туда в первый раз.
Электронный Форда вновь игнорировал мои просьбы, но вскоре я убедился, что теперь он мне не нужен: квартира Пегаса была не заперта.
Стальная дверца над камином тоже открылась без помощи Ферды. Она скрипнула под моими руками, и я обомлел: отверстие в шахту было замуровано. Простукав камень, а убедился, что вход в подземелье закрыт бетонной оштукатуренной плитой. Я колотил по ней кулаком, тяжелым куском свинца, найденным на столе. Она не поддавалась. Я, осмотрел и дверцы, и стену вокруг, и камин; мне не удалось обнаружить ни одной потайной кнопки, которая бы устранила препятствие. Итак, последняя надежда — невидимый слуга.
— Ферда, пусти меня в лабораторию! Слышишь? Я хочу пройти к твоему господину в лабораторию. Твоему господину угрожает смертельная опасность, — уговаривал я Ферду, точно это живое существо.
Ферда молчал. Казалось, он смеется надо мной где-нибудь в глубине своих реле и катушек или вместе с другими жильцами покинул этот мертвый дом. Я вспомнил: можно вернуться в подземелье через погреб.
На этот раз я нашел дорогу без особого труда. Проникнув через пролом в затхлое помещение, я подошел к ложу Пегаса.
Ложе Пегаса было пусто!
На лбу у меня выступил холодный пот. Не веря своим глазам, я погасил фонарик и снова его зажег. Пегас исчез. Был ли он на самом деле?
Был, конечно, был! Вот здесь лежала его тяжелая, массивная голова, здесь покоилась широкая грудь с ледяными руками…
Значит, Пегас только прикидывался мертвым! Очевидно, я застиг его врасплох; он полагал, что я уже не приду в сознание. А когда я покинул лабораторию, он встал и спрятался где-нибудь поблизости. Подстерегает меня, чтобы избавиться навсегда от свидетеля, а потом докончить свое дьявольское дело…
Я забился в угол, погасил фонарик. Теперь у меня надежно защищена спина, и в случае нападения мне хорошо видно все подземелье.
Время шло, я настороженно прислушивался, проклиная громко стучащее сердце. Оно, казалось, бьется где-то в висках. Затхлый, сырой воздух подземелья проникал до мозга костей. Я дрожал от холода.
Наконец я стряхнул оцепенение. С невидимым врагом трудно бороться; надо во что бы то ни стало выбраться на свет. Я решительно шагнул к выходу из этой зловещей норы.
Еще несколько поворотов, еще несколько неуверенных шагов — и меня окутал теплый вечерний воздух. Захотелось кричать от радости. Даже каменные горлицы на щите, казалось, мирно ворковали.
И тут же я вновь насторожился. Пегас меня может преследовать и на улице. Помощи ждать неоткуда: город безлюден.
«Но почему? Куда ушли жители Малой Страны? Что случилось? Не вымерла же вся Прага», — размышлял я по дороге в редакцию. Только в редакции можно найти ответ на все загадки.
Я спешил по Ностицовой улице, то и дело озираясь в опасении, что за мной по пятам крадется Пегас. В безлюдном городе на человека нападает такая тоска! И вдруг до меня донесся детский голосок. Или мне померещилось? Нет, и в самом деле где-то неподалеку напевает ребенок.
Под аркой, на ступеньках, ведущих вниз, я нашел трехлетнюю девочку. Она раскладывала вокруг себя камешки, которые вынимала из кармана передника.
— Два камешка, камешек, два камешка, огонек, тра-ля-ля-ля, — пела она песенку, которую, вероятно, только что сама сочинила.
— Дядя, сыграй со мной, — попросила она, заметив меня.
«Наконец-то живая душа! — обрадовался я. — Если тут ребенок, то поблизости должна находиться и мать».
— Где же твоя мама, девочка? — спросил я.
— Я не девочка, я Эвичка, — возразила она.
— Ну ладно, Эвичка, — засмеялся я с облегчением. — Ты здесь живешь?
— Что ты! — пропела Эвичка. — Я живу вон там, — махнула она неопределенно рукой.
— Значит, где-нибудь в доме напротив? — выспрашивал я.
— Что ты! Я живу далеко за мостом.
— За мостом через Влтаву?
— Ага! За Кар-р-рловым мостом, — прокартавила она.
— А где же твоя мама? Ушла в магазин?
— Что ты! — завертела она головой. — Мама дома.
— Ты здесь одна? Кто же тебя привел? — удивился я.
— А я убежала. Только ты никому не говори!
— Вот это мне нравится! Убежала. Да еще так далеко! Ну, идем, я отведу тебя домой. Наверно, мама уже беспокоится.
Она с готовностью вложила ручку в мою ладонь, и мы зашагали по залитой солнцем мостовой.
Неожиданно я услышал странный гул. Я остановился и прислушался. Гул усиливался.
— Не бойся, дядя! Это самолеты, — успокоила меня Эвичка.
Я погладил ее по голове, но тревога моя возросла.
Над Микулашским храмом сверкнул первый самолет, и тотчас же за ним вынырнула целая стая каких-то странных металлических птиц.
— Это же не наши самолеты! — закричал я в ужасе.
Маленькая Эва заплакала.
— Прага эвакуировалась, на нас напал враг! — догадался я. — Атомная война! Так вот почему все дома опустели!
У меня подкосились ноги. Ужасная картина мучительной огненной смерти приковала меня к месту.
Эвичка непонимающе смотрела на меня большими, полными слез глазами и тихонько всхлипывала. Я схватил ее на руки, бросился под арку ближайшего дома и пробежал по темному коридору на тесный дворик, куда, очевидно, редко заглядывало солнце. В углу возле винтовой лестницы виднелись мрачные, кованые двери. Я стремительно открыл их и, освещая себе путь фонариком, быстро спустился в подвал.
«Снова лезу под землю, как крот», — мелькнуло у меня в голове.
Девочка стала кричать:
— Я хочу домой! Я боюсь!
Я забрался вместе с ней в самый дальний угол подвала и сел спиной к входу, скорчившись над беспомощной фигуркой, чтобы защитить ее от радиоактивного излучения.
Это были ужасные минуты, наверное, самые ужасные в моей жизни. Я ждал взрыва. Бежали минуты, прошел час. Эвичка умолкла. Она только дрожала и тихонько всхлипывала. Я прижал ее к себе и неожиданно сам расплакался.
Эвичка вдруг перестала всхлипывать.
— Почему ты так боишься? — прошептала она мне в самое ухо, словно опасаясь, что ее кто-нибудь услышит.
— Ты еще этого не поймешь, ты не знаешь, что такое война, — отвечал я ей тоже шепотом.
Через полчаса я наконец решился: закутал девочку в свою куртку и стал медленно подниматься по сырым ступеням.
Мальтезская площадь была по-прежнему пустынна. Небо потемнело. Часы на башне Микулашского храма пробили девять.
Я бросился по направлению к Карлову мосту.
— Почему ты меня несешь на руках, дядя? Ведь я умею ходить сама! Ты только опусти меня на землю, вот увидишь, — болтала Эвичка, которая мигом забыла о тяжелых минутах в подвале.
— Ладно, — согласился я, — только куртку не снимай и ни о чем не спрашивай.
Мы пробежали через Велькопреворскую площадь. Лихорадочно работающий мозг приказывал: скорее к людям! Только бы быть вместе с другими людьми!
Еще минута отдыха под кривой лестницей — и мы уже бежали по Карлову мосту. Нигде ни одной живой души. Шум плотины только подчеркивал мертвую тишину города…
И тут от Карловой улицы до нас долетели смех, чьи-то веселые голоса.
Из-за угла вышла шумная компания юношей и девушек. Я смотрел на них, как на привидения. Сколько людей сразу!..
Веселая компания быстро приближалась к нам. Я уже открыл рот, собираясь спросить, почему Малая Страна так безлюдна и что вообще происходит, но в последний момент почему-то передумал.
На узких уличках Старого города все чаще и чаще встречались пешеходы.
Тщетно я искал объяснения, почему на левом берегу Влтавы так пустынно и мертво, тогда как на правом жизнь идет своим чередом.