Холмс заметил, что сам сеньор Каррера не англичанин.
– Возможно, именно он забрался к вам ночью, – добавил Холмс. – Если он сумел забрать у вас картину, то нужда в том, чтобы вам звонить и осматривать ее, отпала.
От слов Холмса взгляд Фонтаны просветлел, плечи расслабились, лихорадочный блеск в глазах потускнел.
– А ваша сестра, Беатриче, согласилась с тем, чтобы сделать оценку картине?
Фонтана смущенно заерзал.
– Она считает, что нам не следует привлекать к ней внимание. Возникнут проблемы, если она окажется очень ценной, а если нет, родители будут огорчены, узнав, что картина не принадлежит кисти великого Тициана.
– Так вы сказали, она остановилась у друзей в Кенсингтоне? Ваша сестра вместе с вами пересекла Атлантику?
– Да, именно ее путешествие заставило меня принять решение составить ей компанию. Наша мать посчитала, что миссис Сом – ее старая подруга – представит мою сестру в обществе. Сама она не может оставить больного отца.
Затем Фонтана повторил свою просьбу о том, чтобы его сестре ничего не рассказывали; она и так тревожится из-за болезни отца. Ей незачем знать, что брат подвергся нападению, а ценная картина украдена.
Холмс слегка расправил плечи и посмотрел на меня.
– Мой дорогой друг, я вижу, сегодня у вас был трудный день, но раз уж ваш пациент пришел сюда, следует еще раз осмотреть его раны и сделать перевязку.
Интересно, как он догадался о моих сегодняшних трудах? Впрочем, я хорошо знал Холмса – наверняка он обратил внимание на какие-то детали моего костюма, как всегда бывало в подобных случаях. Я развязал бинты Фонтаны и с удовлетворением отметил, что его раны начали заживать – судя по изменившемуся цвету кожи вокруг и появлению корочек. Холмс даже снизошел до того, что поднялся из своего кресла и бросил хмурый взгляд на ранения Фонтаны, пока я промывал их, накладывал новую порцию мази и делал перевязку. Когда я закончил, Холмс вышел, и я услышал, как в ванну наливается вода – знак, которого я давно ждал!
Я проводил Фонтану на улицу. Нам далеко не сразу удалось найти кеб, но в конце концов я посадил моего пациента в экипаж. Мне показалось, что нищенка, которая приставала к Фонтане, наблюдает за нами с противоположной стороны улицы. Но близость к Паддингтонскому вокзалу делала Бейкер-стрит популярным местом для женщин ее профессии, так что полной уверенности у меня не было.
Когда я вернулся в квартиру, Холмс закончил принимать ванну. В первый раз за долгое время он переоделся в свежую рубашку и костюм. Миссис Хадсон ставила перед ним тарелку с жареными почками, картофелем и салатом – нечто среднее между завтраком и обедом. Для меня она приготовила бифштекс.
Мой друг ел с аппетитом человека, который голодал несколько недель.
– Очень интересная задача, Уотсон, очень интересная.
– И какой вывод вы сделали из его истории? – спросил я.
– Меня интересует картина, – сказал Холмс. – И тот факт, что он сам нанес себе ранения.
– Сам? – повторил я. – Удар в челюсть едва не сломал ему кость.
– Фонтана левша, как я заметил, когда он открывал визитницу, – продолжал Холмс. – Естественно, вы обратили внимание на то, что удар, нанесенный по правой щеке, получился более сильным, чем по левой, однако следы симметричны.
Он взял носок, набитый тряпьем, протянул его мне и предложил ударить себя по лицу. С некоторой неохотой я повиновался, и в обоих случаях след оставался под глазом. Я правша, поэтому удар по левой скуле получился более сильным, чем по правой, и мне пришлось согласиться с Холмсом.
– А стекло на кончиках пальцев? Эти ранения он также нанес себе сам?
– Очень интересный вопрос. Нам нужно сделать два визита: один в галерею «Каррера» на Бонд-стрит, а другой в дом миссис Алисии Сомерингфорт в Кадоган-гарденс в Кенсингтоне.
Увидев на моем лице недоумение, Холмс взял справочник Лондона и пригородов.
– В Кенсингтоне семнадцать домов, фамилии владельцев которых начинаются с «Сом», но только в одном из них достаточно комнат, чтобы устроить дебют молодой девушки. К тому же мистер Нейл Сомерингфорт занимает солидную должность в Министерстве иностранных дел – он заместитель госсекретаря по проблемам Востока. Сейчас он в Каире, а его жена посещает балы и вечера музыки и танца.
Теперь, когда Холмс вновь обрел присутствие духа и поел, он был готов действовать. Сначала он собирался посетить Бонд-стрит, а потом отправиться в дом Сомерингфортов в Кадоган-гарденс.
Я посетовал на то, что галерея в такой час закрыта и мало кто может позволить себе роскошь спать днем, полагая, что весь мир готов заниматься делами по ночам.
– Мой дорогой друг, вы несколько недель побуждали меня встать и проявить какую-то активность, так что не надо сейчас укладывать меня в постель. Кроме того, сегодня четверг, то есть вечер, когда в галереях Бонд-стрит открываются новые выставки. Каррера будет там с вином и закусками и с радостью примет гостей. Но, если у вас действительно был трудный день, вы можете прилечь отдохнуть, я сам справлюсь с этим делом.
Конечно, больше я не возражал, лишь переоделся и приготовился выйти вместе с Холмсом. На Бонд-стрит все было так, как и предсказывал Холмс: открылась большая выставка картин из Франции – работы импрессионистов, которые сейчас были в моде. На меня не произвели большого впечатления ни размытая невнятица, в которую некий Моне превратил вокзал Ватерлоо, ни картины леди Моризо, но Холмс изучал их полотна очень внимательно, пока к нам не подошел владелец галереи.
Каррера оказался высоким мускулистым мужчиной. Казалось, ему место на стадионе, а не в картинной галерее, однако он свободно рассуждал о владении мадмуазель Моризо красками и передаче света.
– Работы импрессионистов вызывают у меня тревогу, – признался я. – Картина, изображающая Ватерлоо… Поезда кажутся столь же иллюзорными, как и дым, поднимающийся над ними.
– Должен признаться, – вмешался Холмс, – моего клиента, профессора Саммлунга, больше интересует искусство Возрождения. Нам рассказали, что у вас недавно появился портрет кисти Тициана, и нам бы очень хотелось на него взглянуть.
Я попытался сделать вид, что и в самом деле являюсь немецким интеллектуалом, интересующимся портретами эпохи Возрождения.
– Тициан? – Каррера со смехом поднял руки вверх. – Я редко торгую старыми полотнами. Они вне моего опыта и финансовых возможностей.
– Ach, aber Herr[3] Фонтана, – сказал я, – говорил мне о своем Тициане, которого хотел вам продать. Вы не посещали его, чтобы осмотреть картину, господин Каррера?
Каррера, прищурившись, посмотрел на меня, а потом довольно резко сказал, что не знает человека по имени Фонтана и что сейчас ему нужно отойти к другим клиентам, которые интересуются современным искусством.
Женщина среднего возраста, одетая в дорогое шелковое платье, сшитое, впрочем, с полным пренебрежением к моде, остановилась рядом с нами возле картины Моризо.
– Мне нравится, – заявила она, и ее американский акцент был столь же очевидным, как и одежда. – Она прекрасно понимает жизнь женщины – вы со мной согласны? Это чувство усталости… Полагаю, вы, джентльмены, не имели возможности посмотреть на ведение домашнего хозяйства с женской точки зрения.
Холмс и я в ответ пробормотали что-то невнятное, и женщина с улыбкой кивнула.
– Да, я знаю, назойливая женщина среднего возраста – просто дьявол во плоти, не так ли? Однако должна признаться: меня удивило заявление о том, что вы немецкий коллекционер – глядя на ваш жилет и карманные часы, я бы предположила, что вы врач.
– Ну, что же, – мадам, – сказал Холмс, – врач, собирающий произведения искусства, не такая уж большая редкость. Мой дорогой Саммлунг, перед обедом нам предстоит посетить еще одну галерею.
Он слегка поклонился женщине, я щелкнул каблуками, и мы поспешно отступили.
А уже в кебе грустно посмеялись над своими злоключениями.
– Очень наблюдательная женщина, – задумчиво сказал Холмс, – и это очень большая редкость. Не хотел бы я иметь такого противника. Однако владелец галереи что-то скрывает. Как только вы упомянули имя Фонтаны, герр Саммлунг, он мгновенно нас покинул.
– Она знает, что я не немец, – сказал я немного нервно. – В следующий раз, когда вы соберетесь определить мне абсурдную роль, предупреждайте заранее, чтобы мне не пришлось внезапно переключаться со свободного английского на запинающийся немецкий!
В ответ Холмс лишь сказал, что приставит одного из своих уличных мальчишек следить за передвижениями Карреры.
– Он не должен был встретиться с другими клиентами – Каррера сразу направился в маленький офис в конце галереи. Думаю, теперь он обязательно посетит Фонтану. А мне нужно найти Чарли до поездки в Кенсингтон.
Мы свернули к реке, к докам, где обитали мальчишки, помощью которых Холмс часто пользовался. Они пытались найти на берегу что-нибудь ценное – Темза постоянно что-то сюда выбрасывала. Холмс заливисто свистнул, вскоре послышался ответный свист, и появился один из его уличных оборвышей – представитель нерегулярной полиции Холмса с Бейкер-стрит. Кебмен неохотно согласился подождать нас в столь сомнительном месте, пока Холмс давал указания мальчишке. Наконец, Шерлок вручил ему шиллинг.