Глава 11
Постояльцы отеля кажутся заторможенными, как под анестезией. Оглушительная тишина. Нарушает ее медленное копошение новых русских, которые с утра пораньше укладываются на лежаки позагорать, и неподвижно замершая в бассейне семейка чернокожих американцев.
В одном из уголков, под навесом, массажист работает прямо на улице. Двое подростков, переживающих гормональную бурю, слоняются вокруг и тайком подглядывают за красивой дамой, безвольно лежащей на кушетке. Даме делают массаж.
Постояльцев мало, все богачи.
Высоко в небе, на фоне ясных, величественных Альп, видно парашютистов.
Пара глубоких стариков дремлет в инвалидных колясках с моторчиком. Ухаживающие за ними восточные сиделки незаметны и тихи, как мыши.
Пятидесятилетний сын выполняет гимнастические упражнения вместе с дряхлым отцом.
В глубине парка отделенный от внешнего мира живой изгородью тучный латиноамериканец, опираясь на трость, раздает автографы разномастной кучке людей, которые зачарованно на него пялятся. Рядом с мужчиной его спутница – как всегда, заботится о нем, устанавливает очередность среди поклонников. Кто-то тайком снимает его на сотовый. Женщина сердится, решительно запрещает фотографировать.
Фред Баллинджер, растянувшийся на лежаке в белом халате, сосет конфетку и со спокойным интересом наблюдает ритуал раздачи автографов. Пальцами свисающей с лежака правой руки Фред потирает конфетную обертку, создавая законченный ритм.
На соседнем лежаке – Джимми Три, он тоже внимательно следит за латиноамериканцем, но его главным образом интересует ореховая трость. Неровная, узловатая, под старину.
Джимми оглядывается. Его взгляд привлекает нечто новое: мать мажет тринадцатилетнюю дочь маслом для загара.
Бледная, почти прозрачная девочка смотрит под ноги, словно охваченная болезненной стыдливостью. Потом, безо всякого повода, она начинает нервничать и яростно грызть ногти. Видимо, мать велит ей прекратить, потому что девочка злится, что-то выкрикивает, встает и быстро уходит.
Джимми с потухшей сигаретой во рту, не отрываясь, как энтомолог, следит за этой сценой.
Опираясь на трость и на жену, латиноамериканец возвращается обратно в отель через парк. Они проходят мимо пустынного теннисного корта, нечто привлекает внимание латиноамериканца: на поле лежит кем-то забытый теннисный мяч.
Фред и Мик у аптечного прилавка.
Фред невозмутимо ждет, Мик, со съехавшими на кончик носа очками, внимательно следит за тем, чтобы аптекарь ничего не перепутал.
Мужчина в белом халате выкладывает перед Миком упаковки разных лекарств, получается целая гора.
– Это все.
– Отлично. – Мик поворачивается к Фреду и только сейчас понимает, что тот ничего не купил. Он спрашивает неуверенно: – Тебе ничего не надо?
Фред, изображая сомнение, оглядывается, его взгляд падает на первую попавшуюся полку. На ней выложены разные сорта пластырей.
Фред берет первую попавшуюся упаковку и кладет ее перед аптекарем.
Мик внимательно следит за его действиями.
– Зачем тебе пластырь?
– Незачем. Куплю из солидарности.
Мик опять смотрит на гору лекарств, потом говорит про себя, но словно обращаясь к Фреду, – губы сжаты, непонятно, серьезен он или шутит:
– Да пошел ты…
На лице Фреда Баллинджера появляется сардоническая усмешка.
Глава 12
Фред и Мик прогуливаются по чудесной долине, вдоль луга, который справа граничит с леском, а слева – с южнотирольской деревушкой.
Они болтают о том о сем.
– По-твоему, почему мы уже много лет приезжаем сюда отдыхать? – спрашивает Фред.
– Всегда хочется вернуться туда, где был счастлив. Фред улыбается:
– Так мог ответить только киносценарист.
– Куда мне! Это слова Джона Чивера.
– Помнишь Джильду?
– “Джильду”? Фильм, что ли?
– Нет, Джильду Блек. Мы оба были в нее влюблены. – Джильду Блек?
– Джильду Блек.
Мик смеется:
– Нашел что вспоминать! С тех пор сто лет прошло.
– А мне кажется, что все было вчера. Я бы отдал двадцать лет жизни за то, чтобы с ней переспать.
– И сделал бы большую глупость. Джильда Блек не стоила двадцати лет жизни. Даже одного дня не стоила.
Внезапно Фред выглядит расстроенным и настороженным:
– А ты откуда знаешь? Ты с ней спал?
Мик, понимая, что сел в лужу, бормочет:
– Что? Что ты сказал?
– Ты прекрасно понял. Шестьдесят лет назад ты поклялся мне, что не спал с ней, потому что знал, что я ее люблю. А теперь говоришь совсем другое.
– Слушай, я должен тебе кое в чем признаться.
– Давай, валяй!
– Настоящая трагедия – поверь мне, это трагедия – в том, что я не помню, спал я с Джильдой Блек или нет.
– Ты серьезно?
– К сожалению, да. Клянусь!
– Ну, это все меняет.
– В каком смысле?
– Будь ты уверен в том, что переспал с ней, нашей дружбе конец. А так… скажем так, я готов жить с сомнением.
– В любом случае, если я переспал с ней и не помню об этом, значит, она не стоила двадцати лет жизни. Тебе так не кажется?
– Да, ты прав. Джильда Блек – для нас с тобой закрытая глава.
– Отлично. Ребята уже уехали?
– Твой сын решил пустить пыль в глаза: Полинезия!
– Знаю, у него деньги долго не задерживаются. Интересно, в кого он пошел?
– Точно не в тебя.
Мик смеется. Тишина. Внезапно Фреда охватывает беспокойство. Он вздыхает.
Мик замечает это:
– Ты что? До сих пор думаешь о Джильде Блек?
– Нет. Я думаю о том, что со временем человек все забывает. Я уже не помню своих родителей. Как они выглядели, как разговаривали. Прошлой ночью я смотрел на спящую Лену и думал обо всем, что я сделал для нее как отец. О множестве мелких, малозначительных поступков. Сделал, потому что хотел, чтобы она помнила о них, когда вырастет. Но пройдет время, и она обо всем забудет.
Мик глядит на него и не знает, что ответить. Трогательная сцена.
Фред тоже поднимает глаза на Мика и с некоторой горячностью, для него нехарактерной, хватает друга за плечо и шепчет изменившимся голосом:
– Огромные усилия, Мик. Огромные усилия и такие скромные результаты. Вот так всегда.
Мик удивлен, ошарашен.
– Беседа принимает интересный оборот. Мне нужно покурить, а я оставил сигареты в отеле. Подожди меня здесь, я схожу куплю новые.
Фред кивает с печальным видом, словно потерпевший поражение.
Мик удаляется по направлению к деревушке. Внезапно в тишине раздается громкий стрекот цикады. Фред поворачивается к источнику звука и, словно в трансе, идет на него.
Он оказывается среди деревьев, здесь его окружают сотни цикад. Какая-то птица начинает глухо, странно щебетать, заглушая цикад. Фреда привлекает этот новый звук. Он забывает о цикадах и идет искать птицу. Он разглядывает верхушки деревьев, чтобы увидеть невидимого певца. Так постепенно он добирается до края рощи. К симфонии прибавляется новый звук: колокольчики на шеях у коров.
Фред выходит из рощи, перед его глазами предстает огромный пологий холм, залитый солнцем. На лугах пасется полсотни коров, позванивающих полусотней колокольчиков. От этого зрелища глаза Фреда загораются. Не отрывая взгляда от коров, он присаживается на камень.
Он прислушивается к звукам, накладывающимся друг на друга в произвольном порядке: коровы, цикады, птица.
Фред сосредотачивается и закрывает глаза. Он начинает мягко водить рукой, как дирижер, и, словно по волшебству, часть колокольчиков умолкает. Другие продолжают звучать, но не беспорядочно, а повинуясь мелодии. Следующим движением руки Фред останавливает почти все колокольчики, остаются только два, чередуются две ноты.
Широкий взмах руки, словно обращенный назад, – и к колокольчикам присоединяется лесная птица. Потом обеими руками Фред велит вступать хору: сотни цикад сопровождают главную тему птицы и побочную тему коровьих колокольчиков. Симфония природы.
Не открывая глаз, Фред улыбается. Впервые мы видим его счастливым.
У себя в голове, выбирая из доступных звуков, он творит чудеса. Он сочиняет музыку.
Мик возвращается туда, где они расстались, на луг. Оглядывается – никаких следов Фреда. Закуривает. В это время его взгляд падает на что-то движущееся за далекой оградой. Это белая лошадь.
Тогда Мик делает единственное, что он умеет делать: раскрывает ладони, как делают кинорежиссеры, и пальцами очерчивает кадр. Он зажмуривает один глаз и сложенными квадратом пальцами снимает панораму с прекрасным бегущим скакуном.
Глава 13
Пешеходный мостик, располагающийся позади отеля, соединяет здание с горой. Здесь проводят свободное время десяток официантов, повара и медсестры. Все стоят и курят. Болтают, шутят, для них это минута отдыха.