Я вел его книги — сплошь подложные, конечно. Жженый сахар означал два муляжа пуль из пяти, а обычный сахар — три из пяти. Помнится, муляжи изготавливались из картона и красились под цвет свинца — патроны так обходились дешевле! Как бы то ни было, Бенни отлично разбирался в своем бухгалтерском коде.
В целом, он относился ко мне неплохо. Однажды жарким вечером, вскоре после моего прибытия, мы повздорили, и он уложил меня на пол одним ударом своего огромного, багрового кулачища. Впоследствии, когда меня начинал накрывать псих — а такое случалось, когда я видел, как он обращался с этими черномазыми — я взял за правило уходить куда-нибудь, чтобы немного успокоиться. Я сам далеко не паинька, но меня возмущало то, что он с ними вытворял.
Оказавшись в деле, я выяснил, что Бенни не ограничивался контрабандой оружием и спиртным. Он еще занимался ростовщичеством, и именно тут он зарвался и столкнулся с черной магией. О начале деловых отношений Бенни со знахарем Умтонга мне ничего не известно. Время от времени старый язычник появлялся у нас, весь увешанный ракушками и бусами из зубов леопарда, и Бенни принимал его по всей форме. Потом они часами сидели и пили стаканами чистый спирт, пока, наконец, Умтонга, мертвецки пьяного, не уносили его люди. Старый негодяй продавал лишних девственниц своего племени Бенни, а тот сбывал их в Португальской Восточной Африке вместе с женами тех бедолаг, которые, оказавшись у него в лапах, не могли выплатить процент по своим долгам.
Беда случилась где-то месяцев через девять после того, как я поселился у Бенни. Умтонга, можно сказать, любил сорить деньгами, и, когда в его племени стал ощущаться недостаток девственниц он начал одалживать деньги и, в конце-концов, оказалось, что платить ему нечем. Его встречи с Бенни потеряли обычную веселость — теперь он уходил трезвым, потрясая своей большой черной палкой.
Угрозы на Бенни не действовали. Его и раньше пугали, и поэтому он посоветовал Умтонга продать нескольких своих жен, чтобы рассчитаться с долгами.
Я никогда не присутствовал на их встречах, но кое-что все-таки уловил из того, что Бенни говорил в наиболее острые моменты их споров, и, кроме того, я в достаточной степени знал свази, чтобы понять суть высказываний Умтонга, которые он, уходя, выкрикивал на ступеньках крыльца.
Однажды Умтонга пришел с тремя женщинами — похоже, эквивалентом первоначального долга — но у Бенни существовала своя система получения денег, которые он давал взаймы. Выплатить основную сумму долга было совершенно недостаточно чем дальше отсрочивались платежи, тем больше становился процент. Поэтому в возмещение долга от Умтонга требовались уже тридцать женщин, причем женщин стоящих.
Старый знахарь выглядел спокойным и невозмутимым; он пришел не как обычно, а вечером, и задержался у нас не дольше двадцати минут. Через тонкие стены я услышал большую часть их разговора — старик предложил Бенни на выбор: или трех женщин или смерть до наступления рассвета.
Будь Бенни поумнее, он взял бы женщин, но как раз ума-то ему и не хватило. Он сказал, чтобы Умтонга убирался к дьяволу, и Умтонга пошел.
Люди знахаря, числом около десятка, ожидали его снаружи, и старик начал колдовать. Они дали ему двух петухов — черного и белого, и Умтонга, усевшись у крыльца, умертвил их странным образом.
Он тщательно обследовал их печень, а затем, сидя на корточках, закачался взад-вперед и старческим трескучим голосом загнусавил какую-то жуткую, монотонную песню. Остальные попадали ничком наземь и, по-змеиному извиваясь, поползли один за другим вокруг него. Так они ползали приблизительно полчаса, и затем старый колдун начал танцевать. До сих пор помню, как вокруг него развивался пояс из обезьяньих хвостов, пока он скакал и вертелся волчком. Глядя на этого худого старого дикаря вы бы никогда не поверили, что ему достанет сил так танцевать.
Затем, совершенно внезапно, с ним как будто случился припадок — он застыл как изваяние и плашмя грохнулся оземь. Он упал лицом вниз и, когда туземцы перевернули его на спину, мы увидели, что изо рта у него шла пена.
Вы знаете, как практически мгновенно на тропики спускается ночь. Умтонга приступил к своим заклинаниям, когда еще было светло, и заклинал он не так долго, но к тому времени, когда он закончил, стало темно, хоть глаз выколи, и только Южный Крест и Млечный Путь освещали спрятавшийся мир.
В тех местах большинство людей все еще живет по природным часам. Мы поужинали — Ребекка, Бенни и я; Бенни выглядел несколько озабоченным, но не более озабоченным, чем выглядел бы я, при данных обстоятельствах. Потом он, как обычно, пошел в контору, чтобы подсчитать дневной доход, а я отправился спать.
Около двух часов ночи меня разбудила его жена. Похоже, она задремала, а, пробудившись, обнаружила, что Бенни не пришел спать.
Мы прошли через всю хибару в контору и там увидели его глаза широко раскрыты и неподвижны, руки вцепились в подлокотники стула, и сам он весь как будто от чего-то съежился. Смотреть на него и так никогда не доставляло особого удовольствия, а тут еще на почерневшем лице запечатлелся какой-то звериный ужас; и не было сомнения, что умер он несколько часов назад.
Ребекка покрыла голову своими юбками и завыла так, что, казалось, дом развалится. Выпроводив ее из конторы, я попытался выяснить, что послужило причиной смерти Бенни Исааксона. В те дни я напоминал вас — даже на мгновение не мог поверить, что старый беззубый дурак Умтонга способен убить на расстоянии.
Я тщательно осмотрел комнату, но ни следов взлома, ни следов чьего-либо присутствия не обнаружил. Я еще раз, но уже более внимательно, оглядел Бенни — мне показалось, что он умер от апоплексического удара или в результате какого-нибудь приступа. Но почему? Он что-то увидел, и, должно быть, это что-то было довольно мерзким.
Тогда я еще не знал, что через неделю-другую сам увижу то же самое.
На следующий день Бенни похоронили; устроили самые простые поминки — женщины скорбели, а мужчины получили бесплатную выпивку; мне так показалось, что к нам пол-Африки заглянуло — вы знаете, как загадочно новости расходятся среди черных.
Умтонга тоже пришел на поминки, при этом лицо его не выражало ни радости, ни сожаления — он просто стоял и смотрел. Я не знал, как мне следует поступить. Единственная улика против него — это вечерняя тарабарщина, и ни один нормальный европеец не посчитает это доказательством его причастности к убийству. Я склонялся к мысли, что случившееся — результат невероятного совпадения.
После поминок Умтонга подошел ко мне.
— Почему вы не убивать слуг, чтобы они сопровождать Большой Хозяин перед троном Великого Духа? — поинтересовался он.
Я объяснил, что одной смерти в доме и так больше, чем достаточно. Затем Умтонга потребовал свою палку, которую, по его словам, забыл в конторе Бенни вчера вечером.
Как вы можете себе представить, говорил я с ним довольно резко, но в дом за палкой все же пошел. Я ее хорошо знал, столь же хорошо, как свою расческу.
Там на полу она и лежала — четырехфутовая палка, по форме напоминавшая змею. Полагаю, вы видали такие, только для европейцев их делают покороче. Вырезают их из твердых пород дерева: змеиная голова — это ручка, а хвост — наконечник. Между ручкой и наконечником от пяти до двенадцати изгибов, а вдоль всей длины делают зарубки, так что создается впечатление змеиной чешуи. У Умтонга палка была отличная — довольно тонкая, но тяжелая, как будто сделана из свинца. Черного цвета и, по-моему, из эбонитового дерева. Она совершенно не гнулась, но ее можно было бы с успехом использовать в качестве оружия. Подняв палку с пола, я без единого слова передал ее Умтонга.
Дней десять он больше не появлялся. Прекратив выть, Ребекка приступила к делам. Бенни, видимо, посвящал ее в курс большей части сделок, насколько считал это необходимым, и поэтому, как выяснилось, она достаточно хорошо владела ситуацией. Мы договорились, что я останусь при ней в качестве своего рода управляющего. Чуть позже встал вопрос об Умтонга. Я полагал, что процент чрезмерно завышен, а старик мог действительно представлять опасность. Но она и слышать ничего не хотела, а когда я предложил и вовсе забыть о проценте, тут ее надо было видеть — могло показаться, что я пытаюсь отобрать у нее последнюю рубашку. Так свирепо глянула она на меня.
— Ты здесь при чем? — завопила она. — Мне нужны деньги, мне надо думать о моем… э-э… моем будущем. Пошли за ним мальчишку, а когда он придет, заставь его заплатить.
Мне оставалось только согласиться. Кое в чем старая мегера была похлеще Бенни. Утром следующего дня я послал мальчишку за Умтонга, и через сутки он явился.
Я пригласил его в контору Бенни; свита осталась ждать снаружи. Усевшись на стул Бенни — тот самый, на котором он нашел свою смерть, — я сразу перешел к сути дела.