СТАРУХА. Боже мой! Это что – вкусно?
ЗАМШЕЛЫЙ. Вкус – не особенный, но под водку, горяченького, с сольцой – хорошо. А главное – польза моему здоровью исключительная. Борщевиком одним и держусь.
СТАРУХА. Как интересно! И кто же вам прописал такую диету?
ЗАМШЕЛЫЙ. Да уж прописали, чего там… Только про это всухую не поговоришь.
ЮЛИЯ. Садитесь. Налейте себе, чего хотите, чтоб не всухую.
ЗАМШЕЛЫЙ. Не откажусь, коли с уважением. (Садится, наливает водки, пьет).
НИНА. (Замшелому) А что, заезжал к вам парень-то на велосипеде? Иван, вроде?
ЮЛИЯ. Что? Иван?!
ЗАМШЕЛЫЙ. Ну правильно! Заезжал Иван. Отличный парень Иван, уважительный: угостил меня, как положено. Про борщевик со мной… консультировался, уважительно так…
ЮЛИЯ. Постойте! Нина, перед моим приходом здесь у вас был велосипедист, так?
НИНА. Был. Он и с нами про борщевик заговаривал, а я его к Лукичу направила. Немножко он чудной, велосипедист этот, говорит как-то так…
ЮЛИЯ. (Волнуясь) Немножко чудной?! И его зовут Иван? Вы точно помните?
НИНА. Да он сразу себя и назвал. Я потому и запомнила: редко, кто себя назовет, незнакомым-то людям – если трезвый, конечно. А он сходу: «здравствуйте, меня зовут Иван». Нет, вру, по-другому: «мое имя – говорит – Иван». Чудно! А он знакомый вам, что ль?
ЮЛИЯ. Похож на знакомого. (Замшелому) Где он сейчас?
ЗАМШЕЛЫЙ. Кто?
ЮЛИЯ. Иван, с велосипедом! Уважительный!
ЗАМШЕЛЫЙ. Да кто ж его знает… вроде говорил, что поедет… Ну правильно!
ЮЛИЯ. Куда?
ЗАМШЕЛЫЙ. Так куда… Дальше, говорит, поеду. Так и сказал.
ЮЛИЯ. Но куда?! Куда именно дальше?! В какую сторону?!
ЗАМШЕЛЫЙ. (Показав в левую кулису) Туда именно. Куда все.
ЮЛИЯ. Помогите мне, Нина! Мне очень нужен мотоцикл вашего друга. На пару часов.
НИНА. Ой, не даст он…
ЮЛИЯ. Я заплачу сколько нужно!
НИНА. Не знаю… пойду, спрошу. (Уходит в магазин).
СТАРУХА. (Юльке) Что ты задумала, отчаянная твоя головушка?
ЮЛИЯ. Я догоню этого велосипедиста. Я должна его увидеть и посмотреть ему в глаза.
ДАНА. Я не знаю, что ты хорошо управишь мотоциклом, Юлия! Мы должны ехать двое, ты едешь сзади меня!
ЮЛИЯ. Я справлюсь, Дана. Тебе придется остаться с Верушкой.
СТАРУХА. Ну вот еще, придумала! Что я – дитя, что ли? Со мной – Фома, да и люди кругом. Коль уж надо тебе лететь – лети, но не голову же разбить! Пусть Дана к рулю сядет, я тебя очень прошу!
ЮЛИЯ. Хорошо.
ЗАМШЕЛЫЙ. (Фоме) А вас, к примеру, как звать?
ФОМА. Фома Еремеевич.
ЗАМШЕЛЫЙ. Еремеич, значит. А я – Лукич. Будем знакомы?
ФОМА. Будем.
ЗАМШЕЛЫЙ. А что, выпьем, Еремеич? За знакомство?
ФОМА. Я уже выпил. Мне много нельзя.
ЗАМШЕЛЫЙ. Ну, ясное дело! И мне нельзя – стопочку-другую: восьмой десяток уж.
ФОМА. Мне – девятый.
ЗАМШЕЛЫЙ. Да ну?! Ей богу? А так – не видно. Ну, Еремеич, за твое здоровье я должен выпить обязательно, даже вред себе нанесу! Зауважал я тебя полностью.
ЮЛИЯ. (Замшелому) Вы, ради бога, не стесняйтесь, наливайте себе сами и закусывайте.
ЗАМШЕЛЫЙ. Спасибо, дочка, дай бог тебе здоровья. Ну, будь здоров, Еремеич! (Пьет).
Из магазина выходит Нина, подходит к Юлии и, стесняясь, шепчет ей на ухо.
ЮЛИЯ. Ваш друг – не промах. Такой суммы при себе у меня нет, но я переведу деньги сейчас же, если он скажет имя и номер карточки.
НИНА. (Протягивая ей бумажку) Вот.
ЮЛИЯ. (Совершая операцию на айфоне) Дана, пожалуйста, расплатись с Ниной из моего портмоне… Нет, погоди, я сама. (Взяв у Даны портмоне, протягивает Нине деньги).
НИНА. Ой, это вы слишком уж много даете!
ЮЛИЯ. Нет. Деньги могут стоить много, а могут ни черта не стоить. Я буду рада, если они принесут вам радость. Скажите мне сразу, как только поступит перевод, ладно?
НИНА. Конечно! (Уходит в магазин).
СТАРУХА. (Юльке) На что ты надеешься? Допустим, найдешь ты этого человека на дороге. Дальше что?
ЮЛИЯ. Но ведь такое сходство!.. Может быть, это – его сын, и я хоть что-то выясню и пойму, почему Иван тогда так внезапно исчез. Я не могу упустить такой шанс.
ЗАМШЕЛЫЙ. Санш упускать нельзя, ясное дело. От санша все зависит. У меня вот тоже санш был, когда я Панагею увидал. Потому и жив, что санш не упустил!
СТАРУХА. Что вы увидали??
ЗАМШЕЛЫЙ. Панагею.
СТАРУХА. Может быть, панагию?
ЗАМШЕЛЫЙ. Не-е! Панагея она. Такое ее прозвание: Панагея-Скудельница. В борщевике она живет и к старикам является – перед смертью, значит. Кто ее увидал, тому, выходит, помирать пора…
Из магазина выходит Нина, протягивает Юлии ключ от мотоцикла.
НИНА. Вот, езжайте.
ЮЛИЯ. Спасибо! Ксения, ты запрешься в машине и будешь нас ждать. (Передавая ключ Дане) Дана, отвези ее и возвращайся за мной.
Дана уходит, за ней – Ксения, уткнувшись в планшетку. Слышен рев отъехавшего мотоцикла.
НИНА. Да за девочкой-то я бы присмотрела: что ж она там одна-то будет?
ЮЛИЯ. Этой девочке – все до лампочки. Зато хлопот она вам может доставить несказанных. Нина, можно вас попросить еще об одной услуге?
НИНА. Говорите, конечно – что смогу…
ЮЛИЯ. (Протягивая ей визитку) На всякий случай, вот – мой мобильный. Если вдруг я не вернусь засветло, встанет вопрос о ночлеге. Ксения поспит в машине; у Фомы Еремеича – своя машина, а вот куда бы устроить Веру Аркадьевну с ее креслом?
НИНА. За это даже не переживайте: я сама в кафе заночую, и она со мной останется. Езжайте, ни о чем не беспокойтесь и возвращайтесь, когда вам надо.
ЮЛИЯ. Вы – золотой человек, Нина, и я перед вами – в долгу.
НИНА. И никакого тут нету долга. Езжайте: может, и догоните… свою радость.
Юлия уходит. Слышен рев подъехавшего и тут же отъехавшего мотоцикла.
СТАРУХА. Догнать радость? Сказано хорошо, только не придумали еще такой мотоцикл.
НИНА. А кто ее знает, где она тебя ждет, радость-то?
СТАРУХА. Да… только догонять ее ни к чему: радость от человека не бегает. Это человек все куда-то бегает. Бегает, бегает… пока не добежит… до погоста.
ЗАМШЕЛЫЙ. Это – правильно. Чего бегать-то? Все одно туда и прибегешь, к Панагее.
СТАРУХА. Да кто же она – эта ваша Панагея?
ЗАМШЕЛЫЙ. Панагея-Скудельница она. Скудельной землей она, значит, заведовает.
НИНА. Что ж это за земля такая, скудельная?
ЗАМШЕЛЫЙ. А земля эта, девонька – могильная. Что скудельница, что погост, что кладбище – все одно. Только сама-то Панагея в борщевике проживает, вот в чем штука.
СТАРУХА. Откуда вам это известно?
ЗАМШЕЛЫЙ. Так откуда? Сама Панагея мне все и прояснила, как есть.
СТАРУХА. Погодите. Вы сказали: кто Панагею увидал, тот умрет. Так как же вы живы?
ЗАМШЕЛЫЙ. А-а! К тому я разговор-то и поворачиваю. Вот только еще стопочку… (Наливает и пьет) Я, по правде сказать, много выпивать не привычный, но, как Панагею вспомню, стопку налью обязательно. А увидалися мы с нею так. На дворе я, по сумеркам уже, на лавке, значит, сижу, борщевик наблюдаю. И не сказать, чтобы сильно выпимши: обыкновенно – как сейчас, примерно. И на тебе: из борщевика баба выходит, в платочке черном, собой сухощавая. Выходит она спокойная, словно борщевик-то ее и не жалит, и тихо-тихо так мне: я, говорит – Панагея-Скудельница, хозяйка земли скудельной; хочу тебе, Лукич, радость сказать. Ты, говорит, сейчас со старухой своей повстречаешься. А я ей вопрос: как так повстречаюсь, ежели старуха моя тому уж семь годов, как на кладбище располагается? А она мне: так и ты, Лукич, помираешь ведь! Ну, я-то не растерялся и спрашиваю, вежливо: так, мол, и так, нет ли возможности встречу мою со старухой моей отложить, и эту самую радость мою чуток позадержать? А она и говорит: встречу отложить никак нельзя, а можно отменить насовсем. Такое, мол, только один раз предлагается: коли сейчас не помрешь, то уж со старухой со своей никогда не повстречаешься. Удивилась еще: старики-то, мол, все соглашаются. Ты, говорит, Лукич – первый такой. Хочешь еще пожить – поживи, но смотри: питаться будешь одним борщевиком. Ну, тут я струхнул маленько и спрашиваю: что ж, и водки нельзя? А Панагея-то улыбнулась, ласково так, и красивая сделалась, словно икона: водки, говорит, можно! На том и порешили. Так что, диета моя прописана мне окончательно. Вот.