— Всего сразу не расскажешь, — начала жаловаться Цзиньлянь. — Чего я только не натерпелась, как вышла за вашего брата. Будь муж такой же храбрец, как вы, никто б и пикнуть не посмел. А с ним одни обиды терпеть приходилось… Вот и переселились сюда.
— Да, брат всегда был спокойнее меня.
— Ну что вы! — засмеялась хозяйка. — Как раз наоборот. Говорят, без силы да отваги не обретешь и покоя. А я по натуре живая и терпеть не могу увальней неповоротливых.
О том же говорят и стихи:
Увидев деверя-скитальца в первый раз,
Желаньем ложе с ним делить она зажглась;
Пустила в ход прельстительную речь,
Чтобы разжечь У Суна и завлечь.
Все более недвусмысленными становились намеки Цзиньлянь.
— Не огорчайтесь, невестка, — успокаивал ее У Сун. — С братом беды не наживете.
Приход хозяина помешал им продолжить разговор. У Чжи принес мяса, овощей, фруктов и сладостей и оставил все на кухне.
— Цзиньлянь! — крикнул он, поднимаясь по лестнице. — Ступай приготовь. — Вот бестолковый! Тут гостя некому занять, а он вниз гонит.
— Обо мне не беспокойтесь, невестка, — вмешался У Сун.
— Какой несообразительный! — продолжала ворчать Цзиньлянь. — Что ты, не можешь попросить мамашу Ван похозяйничать, да?
И хозяин тотчас отправился за старой Ван. Когда все было готово, наверху накрыли стол. Чего тут только не было: рыба, мясо, фрукты, сладости и прочая снедь. Принесли вина, и У Чжи предложил Цзиньлянь занять место хозяйки.[77] Гость сел напротив, а хозяин сбоку. Он разлил вино и перед каждым поставил чарку.
— Отведайте, деверек, нашего пресного винца, — поднимая чарку, обратилась к У Суну хозяйка. — Не обессудьте за скромное угощение.
— Что вы, невестка! Я вам очень благодарен, — заверил ее гость.
У Чжи все время бегал за вином и наполнял чарки. Ему было не до жены, а она с сияющей улыбкой не переставала потчевать деверя.
— А мясо вы так и не отведали, — подавая блюдо, говорила она.
Прямой и скромный, У Сун относился к Цзиньлянь как следовало относиться к жене родного брата. Ему и в голову не приходило, что она, бывшая служанка, окажется такой искусной кокеткой да еще примется его соблазнять. Добродушный и слабохарактерный хозяин не умел занимать гостя и полагался целиком на жену, которая глаз не сводила с У Суна, а он даже не замечал этого и не смотрел на нее. Когда изрядно закусили и выпили, У Сун стал собираться.
— Если не спешишь, посиди еще, — упрашивал брата У Чжи.
— Простите за беспокойство, — отвечал У Сун. — Зайду как-нибудь в другой раз.
Хозяева спустились вместе с гостем вниз.
— О переезде подумайте, — напомнила Цзиньлянь, когда они вышли за ворота, — а то над нами смеяться будут. Ведь родной брат — свой человек. И недоразумение какое выйдет, так все обойдется.
— Вы так гостеприимны, невестка! — благодарил У Сун. — Я нынче же перенесу к вам вещи.
— Не забудьте, ждать буду, — отозвалась Цзиньлянь, которая все время предавалась пылким мечтам.
Да,
Сколь долгим было страстное томленье
Цветок почуял ветерок весенний.
О том же говорят и стихи:
Золотая Лилия, кто постиг тебя?
Ты таишь в молчании дух весенней страсти.
Лишь У Суна славного не возьмут напасти,
Ни золото, ни чары — нет, не усыпят!
Вернувшись домой, У Сун собрал постель и вещи и велел солдатам отнести все в дом к брату.
При появлении деверя Цзиньлянь так обрадовалась, будто ей клад открылся. Комната для него была уже готова. У Сун остался ночевать, а солдата отпустил. Проснулся он рано, и хозяйка принесла ему горячей воды. Он умылся, причесался, надел на голову повязку[78] и отправился на утренний прием в управу.
— Отметитесь и побыстрее к завтраку приходите, — обратилась к нему Цзиньлянь.
У Сун ответил согласием, но в управе пробыл целое утро. Хозяйка все приготовила загодя. К его приходу был накрыт стол. Завтракали втроем.
— Сколько вам из-за меня хлопот! — заметил У Сун, когда Цзиньлянь подала ему чай. — Я ни есть, ни пить не могу спокойно. Завтра же пришлю солдата вам в помощники.
— Зачем вы так беспокоитесь, деверь! — прервала его Цзиньлянь. — Ведь не за чужим ухаживаем. У нас и дочка есть, Инъэр. Она, правда, только взад-вперед бегает, так я даже ей довериться не могу, а то солдату. Разве он чисто приготовит… Терпеть не могу солдат.
— Но я вам заботы прибавил, — пытался возразить У Сун.
О том же говорят и стихи:
У Сун-красавец сдержан был как лед.
Но страсть невестке не дает покоя!
Как в сети, завлекла его в покои,
К усладам тучки и дождя[79] зовет.
Однако, хватит вдаваться в подробности. Как-то У Сун дал брату серебра, чтобы тот купил печенья, сладостей и фруктов и пригласил соседей. Те собрали немного денег и поднесли У Суну в знак уважения подарки. У Чжи снова устроил угощение, но не о том пойдет речь.
А еще через несколько дней У Сун подарил невестке отрез цветастого атласа.
— Ну что вы! — смутилась было Цзиньлянь. — Но раз вы дарите, я не смею отказаться. — И она с поклоном, улыбаясь, приняла атлас.
Так и зажил У Сун в доме брата, а хозяин, как и раньше, торговал лепешками. У Сун с утра уходил на службу, и когда б он ни появлялся дома, его ждал стол, а веселая невестка всячески за ним ухаживала, обольщая соблазнительными речами. Неловко делалось У Суну, да обо всем скоро не расскажешь.
Так незаметно прошло больше месяца. Наступила одиннадцатая луна. Несколько дней подряд дул сильный северный ветер. Сплошные тучи густой пеленой заволокли весь небосвод. На землю, кружась и играя, падал снег.
Только поглядите:
Багровые тучи на тысячи ли заволокли небосвод. И запорхали в воздухе благовещие пушинки,[80] пустились в пляс под стрехою бело-яшмовые цветы. Вот в такую же пору в ночи на горном потоке Янь бег ладьи укротил Ван Цзыю.[81] И скоро укрыл белоснежный покров террасы и терема. Серебром отливая, смешались, слились бурные реки и горы. Порхали, резвились снежинки повсюду — от земли и до самых небес. А в хижине своей убогой тогда бедняком горевал Люй Мэнчжэн.[82]
Снег перестал только к первой страже. Земля оделась в серебряный наряд. Весь мир казался выточенным из нефрита.
На другой день У Сун ушел в управу, а Цзиньлянь пораньше выпроводила мужа и попросила старуху Ван купить вина и мяса. Настал полдень, а деверь все не приходил. Цзиньлянь вошла к нему в комнату и разожгла жаровню. «Сегодня я должна его покорить, — думала она. — Не верится мне, что его нельзя увлечь». Затем, откинув занавеску, она встала у двери и заметила вдали запорошенную снегом фигуру У Суна. Он шел домой, приминая снег, яшмовым ковром устлавший все вокруг.
— Замерзли, должно быть? — с улыбкой встретила его невестка, откидывая занавес.
— Спасибо за внимание, — ответил У Сун, переступая порог.
Цзиньлянь протянула было руки, чтобы принять у него широкополую войлочную шапку, но он, поблагодарив любезную хозяйку, сам стряхнул с шапки снег и повесил ее на стену. Потом развязал пояс, скинул зеленый, цвета попугая, халат и вошел в дом.
— Что же вы завтракать не приходили? Я все утро прождала.
— Утром меня пригласил на завтрак один мой знакомый, а тут другой повстречался, звал на чарку вина, но я отказался.
— Погрейтесь у огонька, — пригласила Цзиньлянь.
— Прекрасно! — воскликнул У Сун и, сняв зимнюю с промасленной подошвой обувь, сменил носки, надел домашние туфли и пододвинул скамейку поближе к огню.
Инъэр было велено загодя запереть наружную дверь и задние ворота. Хозяйка тем временем припасла закуски, подогрела вина и, войдя в комнату, накрыла на стол.
— А где брат? — спросил У Сун.
— Брат ваш, как всегда, торгует. Давайте выпьем вдвоем чарочку-другую.
— Вот вернется брат, тогда и выпьем, — заметил У Сун.
— Да его разве дождешься? — не унималась Цзиньлянь и поднесла вина. — Выпейте эту чарку до дна.
У Сун взял у нее из рук чарку и разом осушил.
— Погода стоит холодная, — заговорила невестка, предлагая вторую чарку. — Выпейте и эту — будет пара.
— И вы пейте, невестка, — налил ей У Сун.
Цзиньлянь отпила несколько глотков и поставила на стол другой кувшин.
— Прослышала я, будто вы, деверек, певичку содержите против управы. Это правда? — Цзиньлянь улыбнулась, чуть приоткрыв свою пышную грудь. Ее черные, как тучи, локоны рассыпались по плечам.
— Мало ли что болтают злые языки. Я, У Младший, не из таких.
— Не верю я вам. Сдается мне, что на языке у вас одно, а на сердце совсем другое.
— Не верите, так брата спросите, — настаивал деверь.
— Ах, лучше не говорите вы мне о нем! — оборвала Цзиньлянь. — Что он знает, когда живет как впотьмах. Если б он хоть немножко в жизни смекал, не торговал бы лепешками. Выпейте еще, деверь.