В один из дней Петя с Васей снова работали в предбаннике. Был он уже почти весь отделан свежеструганными гладкими досками. Красиво выходило, добротно.
— Давай передохнём, — сказал Вася. — Открой окно, душновато.
Петя толкнул кулаком деревянную фрамугу, и она с готовностью открылась наружу.
В это время во дворе Мария Семёновна только что пересчитала указательным пальцем маленьких утят, послушно сидевших пушистыми жёлтыми комочками вокруг матери-утки..
— Так, а ещё двое где? Утя, утя! — стала звать Мария Семёновна и заглядывать то за один угол дома, то за другой. — Вот же два сорванца! Вот же не сидится им! Куда, спрашивается, опять запропастились? Может, за баней на солнышке пригрелись?
Мария Семёновна направилась за баню, стала проходить между стеной и соседским забором — как раз под открытым окошком из предбанника…
Внутри предбанника ничего не подозревающие друзья примостились отдохнуть на ещё не обработанных досках.
— Так ты, значит, ни разу Валентине не изменял? — спросил Вася.
— Нет, ни разу. За двадцать два года.
Мария Семёновна так и замерла под окном.
— Бедный ты, бедный! И что же, не хотелось? — продолжал деликатный допрос Вася.
— Да как сказать… Мне казалось, что нового ничего не найду, а вот как потом Валентине в глаза посмотрю?..
— В мире вообще ничего нового нет, — глубокомысленно изрёк Василий. — Но эта сладкая дрожь, манящее ожидание! М-м-м! Эта прелюдия! И это вознаграждение за риск и отвагу! Тот, кто этого не испытал…
— А когда же к делу перейдём? — робко спросил Петя. — Всё танцы да танцы. Я уже, лишь твою Любу за стан только возьму, так уж не могу!
— Не торопись, а то сорвутся с наживки. Ты же понимаешь, наши женщины — это не шведки, чтобы так просто мужьями обменяться. Груз многовековых устоев, он, знаешь, всё-таки давит. Психология, устоявшиеся взгляды… Тут обмозговать надо, выбрать удобный момент, предложить им это красиво и элегантно. Чтобы не обиделись, а, наоборот, посчитали за честь… Не торопись…
На торговой площади, как раз напротив продуктового магазина (где — помните? — Валя с Любой отоваривались) снова остановился мотоцикл, которым управляла всё та же внушительная тётка.
— Дуся, ты, наконец, липучку для мух завезла? — крикнула она продавщице через открытое окно.
— Ага! — послышался угодливый ответ. — Тебе пару ленточек?
— Нет, всю коробку заберу.
Вася с Петей разом подняли головы и переглянулись. Они как раз напротив магазина только что вынесли наружу из мебельного склада добротный деревянный стол с резными узорами и теперь осматривали его.
Внушительная тётка слезла с мотоцикла и скрылась за дверями магазина.
— Зачем ей целый короб липучки для мух? — недоумённо спросил Вася.
— Если б на кошару, я бы ещё понял, — пожал плечами Петя. — Я как-то был у одних. Так — веришь? — неба голубого не видать! Но эта баба не с кошары, она тут через яр от нас со своим Тимофеем живёт… Ну, бог с ней. Стол-то как, самое то для трапезы в предбаннике? Будем заказывать?
Вася утвердительно кивнул:
— Теперь дело за скамьями. Желательно с мягким кожаным покрытием. Чтобы дамам комфортно было.
— Найдём, — ответил довольный Петя. — Нынче это не проблема.
Внушительная тётка показалась из дверей магазина с большим коробком в руках.
— Катя, а зачем тебе столько липучки для мух? — крикнул ей Петя.
На что внушительная Катя несколько агрессивно ответила:
— Скоро вы все узнаете. И вы, — тут тётка указала на Васю с Петей. — И она, — тут тётка указала в сторону продавщицы в магазине. — И все остальные, — тут тётка провела вокруг рукой. — Все-все всё узнаете. Совсем даже скоро. Ждите.
Тётка села на мотоцикл и уехала, оставив Васю и Петю в глубоком недоумении.
Вася, наконец, сказал:
— Мне эта тётка на мотоцикле напомнила, что я давненько не сидел за рулём. Навык терять не хотелось бы.
И на Петю посмотрел.
— Ну? — спросил Петя.
— Давай на твоих «Жигулях» по окрестностям погоняем. Бензин мой.
Петины «Жигули» взбирались и спускались по пригоркам на изгибистых грунтовых дорогах меж сгрудившихся кустарников, открытых пространств и одиноких деревьев.
— Уважаю, — похвалил Петя.
— Что? — не понял Василий.
— Уважаю асов за рулём. Я, вот, вроде и вожу неплохо, а вижу — у тебя хватка совсем другая.
— Я на своём внедорожнике ещё не такие кренделя выделывал. Пока не пришлось продать…
— Не жалко? Почему продал-то?
Вася остановил машину и заглушил мотор.
— Жалко, сил нет, как жалко!
— Ну так что за причина? Деньги?
— Да какие деньги! Причина всё та же, что и для переезда сюда. Люба настояла — чтобы никаких катаний в авто с бабами! Пришлось подчиниться ради сохранения семейного мира. Но ты же понимаешь…
— М-да, сколько у тебя страданий, и всё из-за этого.
— Из-за этого, из-за чего ж! А куда деваться, если покою не даёт.
— М-да… Интересно, а вот если бы люди были по-другому устроены…
— Как по-другому?
— С виду такие же бабы и мужики. Но на самом деле все до одного среднего рода, ну, вот, как манекены, с гладкими местами. Но одеты красиво, с иголочки. Только ходят и здороваются. «Здравствуйте. Проходите. Нет, Вы первый. Спасибо. Пожалуйста. До свиданья!»
Вася с испугом посмотрел на друга:
— Ты что, перегрелся?
— Да просто, вот, даже и не знаю, почему-то мысль в голову пришла. — Пётр с некоторой долей иронии стал вслух размышлять дальше. — Может, прогресс к этому и прикатит?.. А что? Вежливо, красиво, никаких страданий и неприятностей. По крайней мере, спи спокойно. И на машине катайся, куда хочешь.
— Куда ж тебя, среднеполого манекена, потянет покататься? И, главное, с кем? Ты меня, Петя, не пугай — смотри, руки аж как отсыхать стали! Глянь, аж побелели! А нам ещё по улицам посёлка виражи делать. Не говори больше так. Никогда!
— Да успокойся ты! Пошутить нельзя!
Василий снова завёл мотор, но не успокоился:
— Прогресс прикатит! Бабы и мужики, как болванчики — «Здравствуйте. До свидания»…. «Спи спокойно, дорогой товарищ!»… Господи Иисусе, я от такой жизни заранее отказываюсь!
…Подъезжая к торговой площади (уже ближе к сумеркам), Вася и Петя увидели напротив продуктового магазина толпу людей, окруживших кого-то. Явно что-то происходило. Вася и Петя переглянулись, остановились и вышли из машины. Пробрались сквозь толпу.
На площади стоял угрюмый, абсолютно голый и босой, щупленький мужик Тимофей (который — помните? — лечил своё ухо в медпункте), только в средней части туловища он был сикось-накось почему-то обмотан липучкой для мух. Как пулемётной лентой. И скорее всего, насильно. Видимо, при этом он как-то пытался защитить своё причинное место, потому что теперь его ладони были крепко прижаты к сокровищу всё той же липучкой, на которую уже успели налипнуть вездесущие мухи.
— Дуська, выходи! — кричала в магазин жена Тимофея — та самая внушительная тётка-мотоциклистка, стоявшая сейчас рядом с обмотанным мужем. — Выходи, паскуда!
Но закрытая дверь в магазине и захлопнутая форточка в окне отвечали молчанием.
Мужики тихо гудели, бабы перешёптывались.
— Катя, это жестоко, — попытался защитить мужика Федька-гармонист, выступив из толпы вперёд. — Освободи Тимофея.
— Молчи, зараза! — отвечала ему внушительная тётка. — Не то половину липучки ещё и твоей Верке позычу! Стать в строй! Кому говорю? И вообще… всем мужикам молчать!
Федька опасливо замолчал и задвинулся назад, в толпу. Многие мужики опасливо переглянулись. А внушительная тётка уже зажгла факел — из той же липучки, намотанной на конец палки.
Толпа ахнула. И в этом пылающем факеле, и в бездействующей толпе людей на площади, и в покорном и несчастном главном обвиняемом, опоясанным липучками, — во всём этом чей-то ироничный глаз вполне мог бы усмотреть лёгкое комичное сходство со средневековым судом инквизиции.
— Если не выйдешь, паскуда, — закричала внушительная тётка в сторону магазина, — я спалю тебя вместе со всем твоим бизнесом! Будешь знать, как чужих мужиков оприходовать! Мимо кассы!
Баба с факелом сделала шаг к магазину. Бабы заохали:
— Катя, не надо! Катя, опомнись!
— Вы нарушаете закон! — зычно крикнул ей Василий.
Но внушительная тётка не слушала, сделала второй шаг. Гул и голоса в толпе стали громче.
— Тимофей, скажи, что больше не будешь! — крикнул Петя почему-то тонким голосом обмотанному мужику.
Тот угрюмо молчал. Тогда баба с факелом сделала третий шаг.
— Вас посадят! — снова зычно крикнул ей Василий.
Но она поднесла факел близко-близко к ящикам с бумагами и стружкой, стоявшим под окном.
Тут обмотанный мужик взревел: