— В подобных случаях идей приходит много, — ответил Мендоса. Он улыбнулся, и его неброское лицо с густыми бровями и четкой линией рта вдруг стало обаятельным. — Сказать тебе, что я сделал после того, как сегодня навестил эту семейку? Приставил хвост к мистеру Чедвику.
Элисон уставилась на него.
— К ее отцу? Но почему? Я не…
— Ты не видела миссис Майру Чедвик.
Высокая бледная белокурая женщина сидела на стуле напротив него, словно противостояла вторжению. Атмосфера была именно такой. Вторжение смерти в ее размеренную упорядоченную жизнь, вторжение грубых полицейских, тем более что один из них с иностранным именем. Он подумал, что миссис Чедвик старше мужа. Худощавая угловатая женщина, осторожная в выражениях; взвешивает каждое слово. Она была хорошо одета. Бежевое платье прямого покроя, коричневые босоножки на высоком каблуке, бронзовые украшения. Умело подкрашенные пепельные волосы — цвет, видимо, близкий к их естественному оттенку, чего большинство мужчин, вероятно, не заметили бы, но Мендоса из профессионального и личного опыта знал о женщинах очень многое. Ее возраст выдавали руки с розовым маникюром — выступившими голубыми венами. Обручальное кольцо с большим бриллиантом, на правой руке — квадратный топаз.
— Это ужасно,— сказала миссис Чедвик тонким тихим голосом. Она смотрела не на Мендосу, а на Хэкета (у которого было хорошее американское имя). — Конечно, мы расскажем вам все, что может вам помочь, — добавила она, теребя браслет.
— Да, конечно, — с готовностью, серьезно и печально подтвердила Лаура Чедвик.
Чарлз Чедвик тихо сидел чуть в стороне.
Большие дома на Франклин-авеню остались от былой эры. Богатые люди здесь сейчас не жили, они перебрались в новые фешенебельные районы — в долину или к побережью. Может быть, Чедвики остались в этом высоком средневековом «фамильном» доме с балконами, решетками и широкими лужайками в знак презрения к нуворишам, устремившимся в Пасифик-Палисейдз и Биверли-Хиллз. Гостиная была довольно мрачной. Угнетающий морской пейзаж в тяжелой золоченой раме над камином (Мендоса подумал, что сказала бы о картине Элисон; с его дилетантской точки зрения, Элисон, без сомнения, была очень хорошей художницей). Все было чрезвычайно аккуратно и чисто. Мендоса, чья страсть к порядку граничила с помешательством, почувствовал, что опрятность этого дома была какой-то нечеловеческой, ненатуральной.
В комнате не было ни пепельницы, ни журналов, ни книг. Старая сосна перед домом затеняла оба окна, поэтому здесь царил полумрак даже в ясный июльский полдень.
Полицейские мало что узнали, рассматривая эту семью, хотя она казалась вполне сплоченной.
Глядя на Лауру, Мендоса подумал: «Странно, что дочерям не передалось изящество миссис Чедвик». Маргарет одевалась довольно-таки безвкусно. Лаура была миловидней сестры: волосы даже светлее, чем у матери, черты лица мягче, чем у Маргарет. Но все же и ее при всем желании нельзя было назвать обаятельной. Сине-зеленым глазам не доставало глубины, слишком маленький рот накрашен чересчур темной помадой, волосы длинноваты. И еще ей нравились широкие браслеты — на левой руке у нее болтались сразу два. Мендоса дал ей лет тридцать или чуть больше. Несмотря на стройную фигуру, одежда на ней сидела плохо, и, как многие высокие женщины, она держалась неловко, чуть сутулясь.
— Все… — повторила она. Говорила Лаура жеманно.
Мендоса начал задавать вопросы, из ответов на которые тоже мало что узнал. Лаура и ее жених — она произнесла это слово с некоторой гордостью, — в восемь часов уехали вместе ужинать («Кен заехал за мной сюда»). К Фраскати. Оттуда они поехали в Американский клуб, к самому концу. Потом еще куда-то, она не помнит, как называется, но может спросить у Кенyи. Он привез ее домой где-то в половине первого или без четверти час. Ей даже в голову не пришло, что Маргарет может не быть дома. Нет, она не посмотрела, на месте ли машина Маргарет. Она подумала… Эти ужасные люди, которые совершают подобные вещи… Прямо в голове не укладывается.
Миссис Чедвик сообщила то же самое, что и ее муж. Официальный ужин и бридж в Биверли-Хиллз у мистера и миссис Джеймс Портер.
И никаких пепельниц.
Мендоса вместе с Хэкетом вышли из дома и направились к черному «феррари». (Чедвик, когда увидел машину, удивился.) Лейтенант достал сигареты, предложил Хэкету, оба закурили.
— Знаешь, Артуро, я вот думаю об этих парнях, которые сочинили Декларацию Независимости. О мистере Джефферсоне.
— Ну и?…
— Я с ними во всем согласен. Но они допустили маленькую ошибку. Люди достойны равных возможностей, конечно. Да только рождаются неравными. Кое-кто из нас, среди прочего, испытывает кое-какие слабые чувства к другим. Уважение. Сочувствие. — Он курил, покачиваясь с пятки на носок.
— Да, верно. — Хэкет, казалось, слегка забавлялся. — Особенно сочувствие. Ты там кое-что понял? Я тоже. Но ты меня удивляешь, парень. Если на стене косо висит картина, ты же со сломанными ногами поползешь ее поправить. Что тебя там задело?
— Todo tiene sus limites[28],— сказал Мендоса,— всему есть предел. Никто не должен курить в ее прекрасной чистой гостиной. По ее представлениям, полицейский — ничтожество. Хотя ты ей понравился немного больше, потому что у тебя прекрасное англосаксонское имя. Ты добропорядочный молодой человек и знаешь женщин куда хуже, чем я.
— Это ты мне говоришь?
— И все же я никогда не встречал женщин, которые бы так пеклись о чистоте кофейного столика и о том, чтобы ровненько стояли искусственные розы над камином, и в то же время хоть сколько-нибудь интересовались бы теми, кто ниже их.
— Хорошо излагаешь,— сказал Хэкет.— Я уже забыл, как получал бакалавра по психологии. Значит ли это, что миссис Чедвик больше не пускает его на порог своей спальни? Да и раньше пускала нечасто — и не слишком охотно?
— Ты просто большой тупой полицейский,— ответил Мендоса. — Конечно. Он еще крепкий мужик. Моложе ее.
— Разве? Хотя ты ведь у нас специалист по женщинам.
— По крайней мере лет на пять, а то и на десять. Просто он выглядит старше своего возраста. Ей уже добрых шестьдесят или около того. Он же чувствует себя в чем-то виноватым. Возможно, оттого, что не очень заботился о дочерях. И в то же время, Арт, он мужик еще тот. И в хорошей форме — сохранил фигуру, волосы. И деньги. Ты следишь за моими мыслями?
— Нет. — Хэкет вслед за Мендосой сел в «феррари». — Ну и что? Ведь это его дочь лежит в морге. Пусть у него есть любовница. Хоть две, он ведь не голубой. Но Маргарет здесь ни при чем.
Мендоса завел двенадцатицилиндровый двигатель.
— Да это просто к слову. Надо узнать побольше. Об этой семье, обо всех вокруг Маргарет. И о ней самой, просто на всякий случай. Установи наблюдение за Чедвиком, прямо сейчас. И покопайся в их прошлом.
— Но зачем, господи Боже мой? Я не вижу…
— Для людей, только что потерявших дочь, сестру, они не очень-то опечалены и потрясены. Даже не агрессивны — найдите злодея, убейте его! Конечно, сегодня воскресенье. Может быть, Лаура и миссис Чедвик нарядились и надели украшения до того, как услышали о Маргарет. Так что это еще не улика. Как бы то ни было, у меня сложилось впечатление, будто их больше огорчает не сам факт смерти Маргарет, а вызванное им вторжение полицейских и репортеров. — Он выехал на встречную полосу и оставил позади новый «понтиак».
— Ты слишком многое видишь за аристократической сдержанностью, потому что тебе нужны подозреваемые для твоей версии о личном мотиве. Мы только что согласились, что миссис Чедвик — холодная женщина. Дочка, возможно, вся в нее. Как бы то ни было, у таких людей — noblesse oblige[29] — не принято выказывать чувства на людях, перед теми, кто ниже их по положению. Мне показалось, Чедвик на самом деле потрясен.
Мендоса согласился.
— Тем не менее за ними надо присмотреть. Ребята уже должны найти Джорджа Ардена. Отправляйся-ка да хорошенько на него погляди.
— О'кей. Уже третий час, тебе лучше ехать домой, иначе Элисон начнет вести себя так же, как миссис Чедвик.
— Ну и денек это будет, — ответил Мендоса задумчиво.
Информация уже начала поступать с нескольких направлений. Одни люди занялись обычными при всяком убийстве делами; то, что сегодня было воскресенье, почти не мешало их работе. По распоряжению Мендосы другие занялись делами менее обычными. Завтра будет немного легче.
Были допрошены почти все женщины, которые присутствовали на смотринах. Согласно показаниям Лауры Чедвик, ее матери и Розы Ларкин, ближайшими подругами Маргарет были Роза Ларкин, Бетти Лу Коул и Эстер Макрей. Все они, услышав ужасную новость, были глубоко потрясены или просто не могли в нее поверить. Мисс Макрей и миссис Ларкин состояли в том же женском клубе, что и Маргарет. В благотворительном, по словам Ларкин, клубе — они находили нуждающихся людей и снабжали их одеждой и едой. Еще они навещали больных. Добровольная благотворительность.