него в руках.
Похоже, он водит вас за нос. Не исключаю и
ловушку. Когда снова будете выходить на связь с ним,
примите меры предосторожности.
Мое положение улучшилось. Пока это единственный
реальный результат. Сижу в одиночке. В нарушение
тюремной инструкции мне разрешено днем спать, а также
пользоваться чернилами и бумагой. Избиения
прекратились. Короче говоря, ко мне относятся, как к
курице, которая несет золотые яйца. Покуда она их
несет, разумеется...
Допрашивает он меня по-прежнему ежедневно,
преимущественно по ночам, но уже без кровопусканий,
деликатно. Дает понять, что все это пустая
формальность. Пожалуй, так оно и есть.
Допросы начинаются традиционно: кто продавал нам
оружие, как я его транспортировал, где находится
перевалочная база и так далее. Затем он записывает
мои столь же традиционные ответы человека, по ошибке
оказавшегося за решеткой.
Закончив официальную часть, Красавец неизменно
переходит к разговору "по душам". Темы самые
разнообразные, но без "Лучезарной Екатерины",
разумеется, не обходится. За время гражданской войны
он поднаторел не только в пытках, но и в ювелирном
деле - формы огранки драгоценных камней, скань,
финифть...
Несколько раз Красавец исподволь пытался узнать
что-нибудь о тебе. Особенно его интересует,
находишься ли ты постоянно в городе или бываешь здесь
наездами. Это не может не настораживать. Подлец
что-то замышляет.
Вчера напомнил ему об его обещании. Он стал
сетовать на различные причины, которые связывают ему
сейчас руки, а закончил милой шуткой: во сколько я
оцениваю свою голову?
Я ответил, что недорого.
"Скромничаете, дорогой, скромничаете!" - И стал
перечислять тех, с кем ему нужно будет поделиться.
Список получился длинный...
Боюсь, Алексей, что моя голова окажется тебе не
по карману.
Аристократа видел всего лишь раз - на допросе.
Они на "ты". Но, кажется, Красавец ему не очень-то
доверяет. Признаюсь, что Аристократ мне особого
доверия тоже не внушает. Такое впечатление, что он
успел начисто забыть, для чего его сюда направили.
Впрочем, может быть, я к нему несправедлив. Тюрьма
обостряет подозрительность.
Но пора кончать. В коридоре шум - похоже, повели
на убой очередную партию.
Привет товарищам.
P.S. Если со мной что произойдет, переправь мое
письмо матери. Оно у Заики. Выругай меня еще раз за
сентиментальность - и переправь.
Глава вторая
Первые шаги
и первые сюрпризы
I
На следующее утро Ермаш постучал в дверь нашего номера. Он был чисто выбрит и щеголеват. Английская кожаная куртка сидела на нем как влитая.
- Подумал?
- Подумал.
Мое решение он воспринял как нечто само собой разумеющееся: Ермаш относился к числу тех, которым все удается.
- Значит, так, - сказал он, - сейчас я еду на совещание, в Совдеп. Пробуду там час, от силы - полтора. А оттуда - к себе. Буду тебя ждать.
Хватка у Ермаша была железная. Кажется, Центророзыску повезло с начальником.
- Окрутил, выходит? - спросил Зигмунд, когда дверь за Ермашом закрылась, и меланхолично заметил: - Единственно, что люди охотно делают, это глупости.
На Липовецкого теория Борина не распространялась. К своей душе он сыщика и близко не подпускал. Как и некоторые другие бывшие политкаторжане, Зигмунд относился к людям этой профессии с предубеждением человека, которого всю жизнь выслеживали, ловили, допрашивали и обыскивали.
Я его мог, конечно, понять. Нечто похожее испытывал я я в семнадцатом, когда меня вопреки моему желанию назначили заместителем председателя Совета милиции.
Но это было в семнадцатом, два с половиной года назад. Много с того времени и воды утекло, и крови, и слюнявых иллюзий.
Ермаша с Рычаловым роднило одно - точность. Когда я приехал в Центророзыск, он уже был на месте. Быстро ввел меня в курс дел, которыми занималась бригада, представил сотрудников. И меньше чем через час я уже получил возможность уединиться с Бориным.
На письмо, о котором мне говорил Ермаш, я особых надежд не возлагал. И все же оно меня разочаровало.
Где все происходило - в Перми, Киеве, Екатеринбурге, Ростове, Омске?
В каком году?
Кто такие Алексей и сам автор письма - большевики, правые эсеры, анархисты, боротьбисты или максималисты?
У кого находилась тогда "Лучезарная Екатерина" - у друзей автора письма или у Красавца, офицера контрразведки?
Как письмо попало в Москву? Кто и с какой целью привез его сюда?
Было, конечно, соблазнительно перебросить мостик от письма неизвестного к тем событиям в Екатеринбурге и Алапаевске, о которых мне рассказывал Черняк. Тогда можно было бы хоть за что-то ухватиться. Но я знал: предположение, основанное на предположении, плохая подпорка в розыскной работе. Мостик должен опираться на нечто реальное, вещественное. А этого реального у нас не было. По сути, ничего не было, кроме предположений, нагромождающихся на те же предположения.
- Само по себе письмо нам покуда ничего не дает. Одна игра воображения, Леонид Борисович! - сказал Борин, безошибочно читая мои мысли. - Плясать надо не от него, а от Кустаря и Улимановой.
- Рассчитываете, что допляшетесь до чего-нибудь путного?
Борин огладил свою вконец поседевшую бородку:
- Смею надеяться, Леонид Борисович. - Он достал из серебряного портсигара с монограммой папироску, покрутил ее в пальцах и вновь положил в портсигар: с куревом в Москве было небогато. - Только плясать, понятно, с толком надлежит, на трезвую голову.
- Не слишком топать и поменьше руками размахивать?
- Вот, вот. Авось до чего путного, как вы изволили выразиться, и допляшемся.
- Ну что ж, для разминки можно и поплясать, - согласился я. - А пока расскажите мне об Улимановой. Ведь вы пляску без меня начали.
Оказалось, что Улиманова, некогда содержавшая небольшое белошвейное заведение на Солянке, хотя и не была профессиональной преступницей, но все-таки числилась до революции в канатчицах. Канатчиками или канатчицами в Московской сыскной полиции называли тех, кто, занимаясь временами "противузаконной" деятельностью, ухитрялся так ловко "ходить по канату", что ни разу не попадал не только в тюрьму, но и в участок. От случая к случаю в полицию поступали сведения, что Улиманова приторговывает наркотиками, а в ее квартире организован тайный игорный притон - "мельница". Но уличить эту оборотистую даму не могли, а может, и не очень стремились.
По мнению Борина, Улиманова оказывала помощь Кустарю уже не первый год. Но встречались они редко, только в случаях крайней необходимости.
Причастность Улимановой и бывшего ложкаря к событиям, описанным в письме, представлялась маловероятной. Скорей всего, письмо попало к Кустарю случайно во время очередного налета вместе с вещами, представляющими реальную ценность. Оно могло, например, находиться в портфеле, где лежали деньги. И налетчик не выбросил его лишь потому, что нашел для него практическое применение - чего зря бумаге пропадать?
Люди, у которых хранилось это письмо, могли бы поведать нам немало интересного. Но кто они и где их искать?
На эти вопросы мог ответить только сам Кустарь. А он отнюдь не торопился засвидетельствовать нам свое почтение...
Удастся ли его взять?
Обыск на квартире Улимановой мог его вспугнуть, согнать с насиженного места. В конце концов, налетчика ничто не удерживало в Москве. Но даже если он останется в городе, то шансов разыскать его тоже не так уж много.
Однако Борин не разделял моих опасений.
- Мария Степановна, понятно, встревожена, - сказал он, - хотя обошлись мы с ней честь по чести: и выпустили, и вещички вернули, и за напрасное беспокойство извинения принесли - в дурачков, словом, сыграли. А Кустарь, осмелюсь доложить, в неведении пребывает.
- Так ли?
- Так, Леонид Борисович, - с несвойственной ему обычно уверенностью сказал Борин. - Посудите сами. Через третьих лиц связи у них нет - мы проверяли. Да и не в натуре Кустаря вмешивать в свои родственные дела посторонних. Ни к чему ему это. Значит, что? Личная встреча. Так? А рандеву у них покуда не было. Встретятся - накроем. Уважаемую Марию Степановну мы из вида не упускаем - как нитка за иголкой. Наши агенты ее днем и ночью пасут, разве что под кроватью у нее не ночуют. Куда она от них денется?
- А вдруг? - поддразнил я. - Это же вы, помнится, как-то сказали, что в жизни все бывает, даже то, что никогда ее бывает?
- Хвощиков, - уточнил Борин, - он так говорит.
- Но вы-то согласны с сиим афоризмом?
- Справедливая мысль, - кивнул Борин. - В жизни все бывает. Это верно. Вот потому-то я запасся еще одним выходом на Кустаря. Я ведь не зря список жиздринцев, имеющих жительство в Москве, составлял...