ОРУЖИЕ ДЛЯ БРАТЬЕВ
Давно это было… Кажется, в две тысячи тридцать шестом. Как раз заключили договор с Сирией, я имею в виду второй договор, согласно которому Израиль лишался таки Голан, но зато получал два миллиона арабов, вернувшихся на свои исконные земли от Кинерета до Шхема. Сделка всегда казалась мне сомнительной, и смысл ее я понял (да и то не сразу), когда меня и рядового Илана Коваля вызвал к себе майор Пундак, скептически осмотрел с ног до головы и сказал: — Ребята, пойдете с транспортом в этот их треклятый Наблус. — Так точно! — сказал рядовой Коваль, а я добавил: — Транспорт синильной кислоты для супа, надо полагать? — Вечно вы шутите, рядовой Шекет, — нахмурился майор. — Транспорт с оружием, поэтому смотрите в оба. Вопросы есть? — Есть, — сказал я. — Оружие для наших поселенцев? — Если вопросов нет, — продолжал майор, не расслышав моих слов, — то отправляйтесь. Я не привык задавать один и тот же вопрос дважды. Отсутствие ответа — тоже ответ, и потому, когда мы покинули помещение, я заявил рядовому Илану Ковалю: — Если оружие для поселенцев, то так бы прямо и сказал. Не люблю, когда начальство темнит. Илан не ответил — над нами на бреющем пролетел планетолет, который шел на посадку в Бен-Гурион. Придя в себя после звукового шока, мы с Иланом отправились в ангар и доложили о том, что нас назначили сопровождающими. Машину вел сержант Цви Аронов. Мы влезли в кабину транспортного «Бегемота», и пилот рванул к взлетной площадке, будто собирался не оружие поселенцам перевозить врагам Израиля, а бомбить Шхем или даже Дамаск. Так вот, летим мы над Иудейской пустыней, курс держим на северо-восток и вскоре пересекаем зеленую черту. Это только название у нее такое цветное, на деле цепь радаров и электронной защиты с воздуха и не различить просто кончился Израиль, началась Фаластын. И в нас немедленно выстрелили. Над головой прогремело, ракета взорвалась на расстоянии десятка метров, и машину трянуло. Пилот даже ухом не повел, а рядовой Коваль позеленел, как та черта, которую мы только что пересекли, и сказал, заикаясь: — Может, собьем эту их… — Я тебе собью, — отозвался со своего места сержант Аронов. — Это же дружеское приветствие. Рукопожатие, можно сказать. — А что будет, если они захотят заключить нас в горячие объятия? возмутился рядовой Коваль. Пилот не ответил, и секунду спустя вторая ракета угодила нам то ли в шасси, то ли в воздухозаборник — во всяком случае, звук был такой, будто кошке отрезали хвост, а потом начали пришивать обратно. Машину тряхнуло основательно, и я подумал, что, если мы не долетим до пункта назначения, то оружие, которое мы везем поселенцам, может и на самом деле достаться арабам. О собственной судьбе я, как вы понимаете, думал в последнюю очередь. Пилот посмотрел в иллюминатор на дым, который тянулся за машиной откуда-то снизу, и заметил философски: — Опять ремонтировать придется. Хорошо, хоть застраховано. Честно говоря, я прежде не слышал, чтобы военную технику страховали на случай повреждения ракетами противника. Кто страховал-то, неужели есть такие идиоты? Похоже, что я спросил об этом вслух, потому что Аронов обернулся в мою сторону и изволил дать объяснение: — Нашу технику страхуют власти Фаластын, а мы, то есть компания «Менора», страхуем их танки и вертолеты. Увидев на моем лице удивление, которое я и не думал скрывать, Аронов добавил: — Чему этих салаг учат на курсах? Что тут непонятного? Если они нас страхуют, то сбивать нас им становится невыгодно. И наоборот, естественно. Экономические стимулы в военных вопросах — замечательное изобретение. Не успел я обдумать эту новую для себя в то время идею, как третья ракета угодила нам прямо в лобовое стекло, пронзила машину насквозь и, не взорвавшись, застряла где-то в хвостовом отсеке. В следующую секунду я обнаружил, что лечу к земле вниз головой, а рядом со мной падает рядовой Коваль и очень громко вспоминает все известные ему нецензурные выражения. Упали мы на чье-то вспаханное поле, пиротехника, естественно, смягчила удар, но я все-таки с трудом поднялся на ноги, а Илан вставать и не подумал — ему было хорошо в лежачем положении. Машину же уволокло куда-то к северу, где она и шмякнулась на склон холма, повредив сразу пять пальм. Бедный Аронов, — подумал я, — такая нелепая и геройская смерть. В это время какая-то тень заслонила солнце, и, подняв голову, я увидел, как прямо на меня валится с неба огромный контейнер, на котором, свесив ноги, сидит сержант. — Отойди в сторону, болван! — услышал я и едва успел спастись, откатившись в канаву с грязной водой. Контейнер опустился, перед посадкой отстрелив крепежные болты, и в разные стороны посыпалось то самое оружие, которое мы везли еврейским поселенцам и которое теперь могло достаться нашим арабским противникам. Чего тут только не было: и древние автоматы Калашникова, и новейшие «дайлеры», и противоракетные наплечные системы «блайк», и даже, по-моему, запасные части от танка «Хеврон»… И все это в прекрасной амортизирующей упаковке — ничто даже не помялось, только разбросано было теперь на большой площади, и нам нужно было оружие собрать и охранять и, в случае чего, видимо, уничтожить, чтобы не досталось врагу-палестинцу. — Займем круговую оборону? — спросил рядовой Коваль. — Скорее треугольную, — рассмеялся сержант Аронов, будто Илан сморозил какую-то глупость. Я не видел в нашем положении ничего смешного — если арабы вздумают сейчас прибрать к рукам все это богатство, они же нас тут положат в два счета, если будут стрелять с холма. — Отходим в рощу? — предложил я. Метрах в двухстах от нас стояла апельсиновая роща, где можно было хотя бы спрятаться от солнца, если не от передовых отрядов «сынов Арафата». — Подождем, — философски заявил сержант. — Что-то они запаздывают. Накликал! Из той самой апельсиновой рощи, где я хотел скрыться от солнца, появились десятка два палестинцев с автоматами наперевес. Стрелять они начали, еще не сообразив, по-моему, в какой стороне враг. Во всяком случае, я даже свиста пуль не слышал, но все равно ощущение было не из приятных. Я выставил вперед свой «дайлер», но не успел сделать ни единого выстрела — сержант дернул оружие за ствол и зашипел на меня, как змея, на которую наступили ногой в кованом сапоге: — Рядовой Шекет, ты рехнулся? Отходим! И мы отошли. Точнее, побежали, как зайцы, и мне было так стыдно, что я дал себе слово: если добежим до ближайшего еврейского поселения, немедленно сдам сержанта военной полиции как дезертира и палестинского пособника. Рядом пыхтел на бегу рядовой Коваль, понимавший не больше моего. Он все время оборачивался, и рука его непроизвольно поднимала автомат, но приказа стрелять не было, и Илан лишь сбивался с темпа, отставая от нас с сержантом. Выстрелы стихли, когда мы обогнули холм. Впереди, километрах в трех, я увидел забор какого-то поселения. Скорее всего, это был Маале-Киршон если, конечно, я хоть что-то понимал в картах государства Фаластын и его еврейских анклавах. Мы перешли на шаг, и несколько минут спустя, когда я увидел летевший к нам со стороны поселения вертолет, сержант Аронов скомандовал: — Стоп. Ждем здесь. Илан остановился так резко, что не удержал равновесия и повалился в пыль. А я встал поближе к сержанту, чтобы обезоружить предателя сразу, как только приземлятся поселенцы. — Эй, — сказал Аронов, прочитав в моих глазах свой приговор, — ты что? — Оружие! — резко сказал я, сунув ему под ребра дуло «дайлера». — Брось оружие и руки за голову. Понимая, что я не стану медлить и выстрелю первым, сержант выпустил из рук автомат и, заложив руки за голову, принялся смотреть в небо, будто никогда прежде не видел перистой облачности. — Послушай, рядовой Шекет, — сказал он, желая, видимо, ослабить мою бдительность, — ты что, не проходил инструктажа? — Помолчи, — бросил я. — Первый раз вижу еврея, который оставляет врагу горы оружия и спасает свою шкуру. Вертолет опустился неподалеку от нас, и из-за рокота моторов я не смог расслышать, что сказал сержант. Видимо, это было что-то веселое: Аронов начал хохотать и смеялся, как помешанный, всю дорогу в поселение. Это действительно оказался Маале-Киршон, и прием нам здесь устроили по первому разряду. Аронова, конечно, тут же взяли в оборот, как только я сказал, какое предательство совершил этот человек. Сержанта увели куда-то два дюжих поселенца с «дайлерами» наперевес, а нам с рядовым Ковалем предложили отведать местных устриц. — Сами выращиваем по технологии Вейсмана, — гордо сказала девчушка лет пятнадцати, которой жить бы не в этом опасном месте, а тусоваться на набережной Тель-Авива. — Спасибо, — поблагодарил я. — Нельзя ли сначала поговорить с кем-нибудь из начальства? Очень важно! Должен же я был отчитаться о том, каким именно образом оружие, предназначенное для поселенцев, оказалось в руках противника! Должно быть, что-то в моем лице говорило о том, что устрицы меня сейчас интересуют не больше, чем марсианские танцы в базарный день. Девчушка обиженно пожала плечами и повела меня куда-то по заросшим травой дорожкам. Рядовой Коваль топал сзади, радуясь тому, что остался живым и даже здоровым. Я ввалился в комнату, на которую мне указала девчушка, и остановился на пороге, разинув от удивления рот. Посреди салона стоял стол, за которым сидел поселенец в вязаной кипе, бородатый, как сам раввин Михельсон, и слушал сержанта Аронова, у которого даже не забрали оружия. Сержант, ясное дело, плел какую-то чушь о том, что задание выполнено полностью. — Эй! — воскликнул я. — Не слушайте предателя! Поселенец поднял на меня непонимающий взгляд и неожиданно расхохотался, а сержант вторил ему, будто я сморозил какую-то глупость. — Послушайте, рядовой, — сказал поселенец, отсмеявшись. — Я вижу, вас не успели проинструктировать, а сами вы в политике разбираетесь не больше, чем в истории освоения Марса. Садитесь-ка и положите, пожалуйста, свой «дайлер». Я сел — подальше от сержанта, естественно. — Вы знаете, конечно, — сказал поселенец, — что, согласно договору с Сирией, Израиль разрешил двум миллионам палестинских беженцев вернуться на территории? — Знаю, — буркнул я. — Жаль, Габи не спросил моего мнения. — А то вы бы высказались против, — кивнул поселенец. — Видите ли, даже из наших многие сомневались, что из идеи Габи что-нибудь выйдет. Предпочитали не рисковать. Но на нас давили… В общем, как сейчас оказалось, премьер оказался прав, снимаю перед ним шляпу. Должно быть, он действительно когда-то снял перед премьер-министром шляпу и оставил ее где-нибудь в зале приемов. Сержант Аронов, переводивший взгляд с поселенца на меня, добавил: — Послушай, рядовой, ты родился в Израиле? — Так точно, — ответил я. — В две тысячи… — Неважно, — быстро сказал сержант, — а твои родители? — Прибыли из России с Большой алией девяностых. — Ну вот! Хорошо их принимали, а? — Гм… - промычал я. — Ну вот! — еще раз сказал Аронов. — Слишком много понаехало, никому из старожилов не хотелось делиться благами или властью. До открытых стычек дело не дошло, но крови из новых репатриантов попили изрядно, верно? Я кивнул, не понимая, какое это имеет отношение к предательству сержанта. — Ну вот! — в третий раз сказал Аронов. — А теперь представь, что на голову палестинцев сваливаются два миллиона их единокровных братьев, о возвращении которых они так пеклись все последние годы. Я представил и подумал, что начинаю понимать и сержанта Аронова, и этого поселенца, и самого премьер-министра Габриэля Нахшона. — Одно дело — добиваться права на возвращение, чтобы досадить нам, продолжал Аронов, — и совсем другое — принимать родственников, которых оказалось гораздо больше, чем хотелось бы видеть. Арабы, между прочим, люди экспансивные. Новоприбывшие сразу начали конфликтовать со старожилами. А мы… — Понятно! — воскликнул я. — А мы подливаем масла в огонь, да? Натравливаем новых палестинцев на старых, а старых на новых? Разделяй и властвуй, верно? — Дошло наконец, — с удовлетворением сказал поселенец. — На территориях вот-вот начнется гражданская война, оружие наше, и победа будет тоже наша, ибо, если двое дерутся, кому от этого польза? — Третьему! — воскликнул я. — Сержант, прошу прощения, но я думал… — Знаю я, что ты думал! — махнул рукой Аронов. — Когда вернемся, нужно будет сказать твоему начальнику, что рядовые у него совершенно не знают обстановки на территориях! Вам, молодежи, только бы в дискотеках тусоваться… Он меня, конечно, смертельно обидел, но я не подал вида. — А если бы нас действительно сбили? — ужаснулся я. — Ха! — сказал сержант. — Не родился еще такой араб, который сбил бы сержанта Аронова! Машина в порядке, обратно мы на ней и полетим. Через час, — внушительно добавил он и знаком велел мне убираться с глаз долой. Я и убрался, а потом до самого отлета объяснял рядовому Ковалю, какая это была блестящая идея — разрешить всем изгнанным когда-то палестинцам вернуться на свою историческую родину. Они там передерутся, как пауки в банке, тут мы их и… — Мои родители, — ни к селу, ни к городу заметил рядовой Коваль, — так и не нашли порядочной работы, когда приехали, мать всю жизнь на сабров горбатилась, а отец машины мыл, а он, между прочим, был доктором биологии! Так что я хорошо понимаю… Обратно на базу мы летели над той же, продуваемой всеми ветрами, Иудейской пустыней, но с совершенно другим настроением. И я твердо решил — когда отслужу, непременно отправлюсь на Марс или в еврейскую колонию на Ганимеде: там, по крайней мере, мои нулевые познания в политике никого не будут шокировать…