Вероника Мелан
Аарон
Перед прочтением романа автор рекомендует прочитать рассказ «Выстрел», который предваряет эту историю. Если рассказ Вы еще не читали, то Вы можете найти его ниже — после романа и послесловия автора.
История Аарона Канна и Райны Вильяни.
Я прощаю себя, растерявшую сущность,
Утонувшую в горе, в пустой суете,
Упустившую что‑то, что важно и нужно,
Пребывая в привычной уже слепоте.
Я прощаю себя, вновь закрывшую душу,
Схоронившую свет и тепло под щитом.
Я в груди у себя ощущала лишь стужу.
Отложила мечты и любовь на «потом».
Собираю по крохам себя по частицам.
Я сумею прекрасное снова творить.
Я смогу снова верить, любить и учиться.
Я смогу снова нежность и ласку дарить.
Я прощаю себя за тревоги, сомненья,
По заслугам воздастся в назначенный час.
И, почувствовав силы своей возрожденье,
Обрету вновь волшебное «здесь» и «сейчас».
Автор: Нина Сасовец
Отдельное спасибо Карине Буйловой за вычитку и коррекцию текста, а так же спасибо большое девушкам, которые написали для этой истории стихи — Нине Сасовец и Марине Яныкиной!
Глава 1
Ланвиль. Уровень Четырнадцать.
Жилистая спина подрагивала. А вместе с ней подрагивали сложенные крест — накрест лежащие на чужом позвоночнике тонкие и изящные женские лодыжки — дорогой педикюр, темно — вишневый лак и блестящая точка стразы на ногтях больших пальцев — любо — дорого смотреть.
И Марго смотрела.
Утыкалась пьяным взглядом то в собственные стопы, то в стоящий ей многих тысяч интерьер: идеально — белую стену напротив мягкого кресла, три полотна подлинника ставшего известным лишь в прошлом году Бьянко Данкона (еще двадцать три тысячи, между прочим, — она до сих пор надеялась, что не в ж. пу), тяжелые портьеры с позолотой, встроенные в декоративный потолок мелкие лампочки — звезды. В руке нетрезво покачивался бокал — жидкость в нем переживала сильнейший шторм — как минимум восемь баллов из десяти — даром, что не лилась на толстый бежевый ковер.
— Долго еще?
Хриплый и заискивающий голос заставил красивое женское лицо поморщиться.
— Встанешь, когда я скажу «встать». И ни секундой раньше.
В ее собственном тоне, несмотря на изрядную порцию алкоголя в крови, звучала сталь. Или презрение. Или Ненависть. Или все вместе.
— Я уже выбрил себе грудь, как ты просила. Я…
— Заткнись.
Марго еще не насытилась. Да, часом ранее она приказала этому мудаку побрить себе грудь. Потом яйца — с этим он провозился почти полчаса. А теперь некто по имени Клинт Струнт — молодой актер драматического театра и одновременно очередной ухажер, решивший позариться на легкие деньги (если сумеет сыскать расположение сидящей в кресле экстравагантной мисс Полански), — стоял у кресла на карачках, подрабатывая пуфом.
Нет, не за деньги. За кольцо, которое мечтал надеть ей на палец, как и сотни других ловеласов за день, за неделю, за месяц до того. Очередное заключенное пари — «я тот, кто сумеет завоевать неприступную крепость» и заполучить во владение сладкие ароматно — ванильные миллионы долларов.
Да — да. Или лучше «ну — ну» — Марго улыбалась. Нетрезво и недобро.
«Все они на одно лицо — мужики, мудаки, сволочи. Все приходят к ней с надеждой в глазах, а за дверь вылетают с выражением побитых псов» — ее это утешало. Немного, но все‑таки.
Жаль, что на ковре перед ней не тот, кого она на самом деле хотела бы видеть, но и «этот» сойдет — тоже мужик, а, значит, тоже сволочь.
— Не дергайся.
— Я устал. Затекли локти и колени.
— Я разрешала разговаривать?
«Ухажер», чье имя она вспоминала, только если сильно напрягалась, молчал еще минуту. Затем открыл вонючую пасть и проблеял:
— Марго…
— Я тебе не «Марго».
— Да — да… Госпожа. Скажи — долго еще?
— «СкажиТЕ».
— Скажи — те.
Хозяйка квартиры допила из бокала пережившее‑таки «шторм» вино и благожелательным тоном промурчала:
— С полчасика.
— Что? — в первый раз этот вопрос прозвучал тихо. Во второй — громко и даже возмущенно. — ЧТО?
— Ты оглох? Если так, то следующим действием я прикажу тебе написать на своей лысой груди «Я — лох. Глухой лох». А еще лучше сделать татуировку.
«Пуф» возмущенно дернулся.
Тощие колени. Тощая задница. Срамота.
— Я не подвязывался…
Ох, Клинт решил заявить о себе как личность? Как дерьмовая личность дерьмового мужского рода?
— Сидеть тихо! — отрезала она так жестко, что позавидовал бы и армейский генерал.
— Я…
— Тихо, я сказала.
Струнт восстал — его терпение лопнуло. Но восстал пока еще не с пола — видимо, до сих пор надеялся выиграть заключенное на сегодняшней вечеринке пари, — пока только голосом.
— Я не подвязывался исполнять настолько маньячные желания сумасшедшей…
— Это еще не маньячные, — совершенно спокойно отозвались с кресла. — Маньячные будут позже. Если выдержишь.
— Зачем мне выдерживать такое?
«Раб» злился все больше. Ну да, это проституты, которых она заказывала часто, терпели дольше, а такие вот лощеные хлюпики, которые пачками ловились на вечеринках, силой воли не обладали.
— Ну, ты же хочешь владеть миллионами?
Тишина. И такое громкое сглатывание, что Марго поморщилась — ей — богу, голодный пес. Бедный и жадный до денег, как до свежего мяса, пес.
— И такое придется терпеть каждый день?
— Нет, зачем же.
Струнт расслабился. Вот только рано — Марго пояснила:
— Два раза в день. А то и три. А, может, и с утра до вечера.
— Сука, — на этот раз «пуф» сбросил со спины ее ноги и начал разгибаться. — Ты просто ненормальная сука.
— А ты не знал об этом, когда заключал пари?
Черт, он не знал, что она «знала». А она всегда «знала» — видела это по их глазам — алчным и лаковым при виде дороговизны ее квартиры.
— Ненормальная…
— Это я уже слышала.
— Дура конченая…
— Пошел отсюда.
— Я…
Теперь актер восстал не на шутку — проявил норов, распрямился, сжал кулаки. Взгляд карих глаз налился гневом, подбородок заострился, рот сделался маленьким и совсем не красивым.
«Надо было заставить его сбрить и бороду. Эту модную козло — бородку. Без нее ему было бы лучше».
— Я тебя…
Продолжение почти всегда выглядело одинаково: шаг в ее сторону, тянущиеся к ее горлу руки, налитые яростью глаза и появлявшийся, как по взмаху волшебной палочки в женской руке, из‑под сиденья кресла пистолет — мелкая, но злобно — кусачая Беретта 337.