39 часов до Парижа.
- Послушай, я уезжаю в Париж. Я взяла бы тебя с собой, но я слишком тебя люблю, чтобы позволить видеть мою смерть, хочу попрощаться сейчас. Мои похороны будут здесь.
На меня смотрела статуя. Я подошла к нему, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в щеки, потом в нос.
- Нос холодный, как всегда.
Он схватил меня за запястья, оторвав от себя мои руки, переложил их в правую, левой прижал меня за талию к себе и впился в мой рот. Этот последний поцелуй, замешанный на отчаянье, перешедший в последний акт любви, был одним из лучших в моей жизни, а мне есть, что вспомнить. Я оделась, и, пока он был душе, покинула его обитель, оставив на столе записку: «Дорогой, рукопись моей последней книги лежит на верхней полке над белым диваном в кабинете. Если после прочтения ты сочтешь ее достойной, издай. Люблю!»
Я спустилась по склону оврага, держась за стволы сосен, от которых исходил обалденный аромат хвои и подплавленной на солнце смолы. Вдохнув этот запах полной грудью, я подумала, что он прямо как там, откуда я родом. Там, где люди привыкли к комарам, где летним утром надевают на футболку куртку, чтобы через пару часов ее снять и носить в руках до конца дня, где рыбу едят чаще, чем что либо, вместе с жиром, кожей и головой. Там кедровые шишки просто собирают с земли в лесу и щелкают орехи, сидя на поляне и вдыхая тот самый аромат, что вдыхаю сейчас я.
Я задрала голову кверху и увидела на фоне ярко голубого неба роскошные сосновые ветки, опушенные длинными зелеными иголками. Вы когда-нибудь видели столько оттенков зеленого на десять квадратных сантиметров? Ну почему же я за всеми своими делами так редко смотрела наверх? Я, которая часами рассматривала картины, не находила в себе сил просто поднять голову и посмотреть вокруг. Это откровение меня немного опечалило. Казалось, я что-то упустила в своей жизни и поняла это только сейчас, незадолго до своей смерти.
Моя смерть. Что я оставляю после себя? Несколько изданных книг, одну неизданную, двух бывших мужей, двух сыновей, по одному от каждого брака, свою последнюю любовь и галерею. Галерею я со спокойной душой оставляю сыновьям, они знают, что делать, не хуже меня и любят ее не меньше. Последняя книга тоже в надежных руках, а то, что я пишу сейчас, отдам тому, кто будет рядом, когда почувствую, что пора, так что, то, что с этим станет, будет на его совести. Тот, кто будет рядом. Я вспомнила, что у меня есть еще дела на сегодня, и с сожалением поднялась на ноги. Надо ехать.
Я въехала в город и сбавила скорость. Оглядываясь по сторонам, я старалась запомнить его, не отдавая себе отчета, что мне вряд ли пригодятся эти воспоминания, я ведь не уезжаю, чтобы вернуться, я не вернусь. Подъехав к нужному подъезду, я поднялась на шестой этаж и позвонила в дверь. Он открыл, удивленно поднял левую бровь и сделал приглашающий жест.
- Привет! У тебя талант появляться, когда тебя меньше всего ждут и будут максимально рады. Я рад.
Он поцеловал меня в щеку, сделал попытку добраться до губ, но я увернулась.
- Слушай и не отвлекайся, у меня мало времени.
- Хорошо, - он выпрямился по струнке.
- Не паясничай, я умираю.
- Все умирают. Жизнь, как известно, смертельно опасна.
- Да, но, в отличие от тебя, я знаю, что мне осталось не больше месяца.
Он сел на диван, не отрывая глаз от моего лица и не произнося ни слова.
- Я уезжаю в Париж послезавтра, с тобой. Билет на твое имя забронирован. Я его не выкупила, оставляя за тобой право выбора, но, честно говоря, его у тебя нет.
Он молчал, но во взгляде появился вопрос.
- Я тебя любила, а тебе просто нравилось заниматься со мной сексом. Так что ты мне должен!
- Я любил тебя, что ты говоришь?!
- Да ладно, брось. Это давно неважно. Ты едешь со мной, чтобы я умерла не одна, ну и привезти мое тело на Родину, естественно. И даже не думай заикаться о своей работе.
- И не думал, - на автомате ответил он, продолжая на меня таращиться.
- Что с тобой? Когда ты узнала? Почему раньше не сказала?
- Это для тебя сейчас самое важное, узнать, сколько времени я уже прощаюсь с жизнью? Собирай чемодан, вещей не бери слишком много, тебе ж еще мои тащить, - я улыбнулась.
- Сделай лицо менее трагичным и более жизнеутверждающим. Вылет в 18.50 послезавтра, завтра выкуплю твой билет. Пока.
Я вышла, захлопнула за собой дверь и прислушалась. Секунду спустя что-то с грохотом разбилось. Вздохнув, я нажала кнопку вызова лифта, войдя в который, почувствовала приступ тошноты, которые в последнее время участились. Я прижалась спиной к стенке лифта, голова закружилась так, что я сползла вниз. Когда двери открылись, в таком виде меня увидела пожилая пара, ожидавшая лифт.
- Вам плохо, милочка?
- Вам помочь? – почти в голос спросили они.
Я, опираясь руками о стены, поднялась.
- Нет, спасибо, все в порядке.
Дойдя до машины, я села на пассажирское сиденье и набрала Павла.
- Спускайся, отвези меня, а то отброшу коньки раньше времени, а я еще в Париж хочу!
Долго ждать не пришлось, он пулей вылетел с выпученными глазами, вроде бы, даже руки тряслись.
- Ты хоть квартиру закрыл?
- Не помню.
- Иди, проверь, мне уже лучше.
- Никуда я не пойду, - он вытащил у меня из рук ключи от машины и со второй попытки вставил их в замок зажигания.
- Серьезно, все нормально, сходи, проверь.
Он секунд тридцать смотрел на меня, потом шумно выдохнул, потрогал мне лоб, заглянул в глаза, проверил пульс и откинулся на спинку сиденья.
- Что же ты со мной делаешь? За что такая месть?
- Это не месть, милый! Просто из всех, кому я доверяю, ты один меня не любишь. Я тебя тоже, так что мы спокойно сможем провести вместе мои последние дни, без надрыва, без взаимных упреков, сожалений и прочей дребедени, еще больше омрачающей смерть. Чисто по-человечески, мы отличные партнеры, слишком хорошо знаем друг друга, чтобы задавать глупые вопросы, и достаточно доверяем друг другу, чтобы ответить на любой из них.
- Ясно, - он посмотрел на меня с грустью и добавил, - я все-таки поднимусь, покидаю вещи в сумку и буду с тобой. До конца.
- Спасибо!
Он кивнул и вышел. Мне показалось, или это, правда, слезы?
Мы приехали ко мне, в квартиру, которая будет моим домом еще два дня, я продала ее с правом пользования в течение месяца со дня продажи. Оставив себе достаточную сумму для поездки, остальное я перечислила в детский дом, в котором выросла. Сыновей своих я обеспечила всем необходимым, да они и сами у меня молодцы, самостоятельные и самодостаточные, я в них верю и горжусь ими. Это мой лучший проект.
Весна, май, стоит отличная погода. Если все пойдет «по плану», то с моими похоронами трудностей не возникнет. Помню, как в конце ноября хоронили мою бабушку, промерзший грунт пришлось долбить ломами, на градуснике было минус 33. Она заслуживала, чтобы ее хоронили с меньшей торопливостью.
- Как ты себя чувствуешь? – голос Павла прервал поток воспоминаний.
- Отлично. Хочешь перекусить? Лично я напилась бы чаю.
- Поддерживаю, где у тебя кухня?
- Точно, ты же здесь ни разу не был! По коридору налево, там нет двери.
Он отправился на поиски кухни, а я пошла переодеться. Переодевшись, я обнаружила своего друга заваривающим чай одной рукой и помешивающим что-то на сковороде другой.
- Что это?
- Не суй нос, а то прищемлю!
- Чем?
- Ну, значит, откушу!
- Может, я тогда пока в душ по-быстрому?
- Давай. Только пулей.
- Ну, естественно.
Я стояла под душем, когда мне снова стало плохо. Будто ударенная лопатой по голове, борясь с тошнотой, я осела и отключилась. В сознание я вернулась от страшного грохота, Павел выбил дверь в ванную.
- Что-то приступы сегодня зачастили, да? – я попыталась улыбнуться.
Бледный, как полотно, он схватил мое лицо в ладони и всматривался мне в глаза, желая, видимо, убедиться, что жизнь во мне еще теплиться. Потом взял полотенце, завернул меня в него и на руках отнес в комнату. Он сел на диван, продолжая держать меня на руках, как маленького ребенка, и произнес очень тихо, так тихо, что мне пришлось напрячь слух:
- Никогда, никогда больше не смей закрывать за собой дверь. Не смей отходить от меня дальше, чем на пять метров. В душ, и куда бы то ни было, даже в туалет, ты будешь ходить со мной, - с большим трудом ему удавалось скрывать панику и злость, злость на самого себя, на меня, на все вокруг, - обещай мне это!
- Обещаю! – я вдруг расслабилась и заплакала, впервые за эти месяцы.
Он прижал мою голову к своей груди и отвернулся к окну. Он, наверно, тоже плакал, а я почувствовала себя в безопасности и надежности, как когда-то очень-очень давно. Мы сидели так до самых сумерек, он обнимал меня и покачивался взад-вперед, о чем-то размышляя или просто уйдя в себя.
- Может, все-таки чаю попьем? – очнулась, наконец, я, - только бы одеться.
Он молча поднялся со мной на руках.
- Где твоя комната?
Когда он вернул мне право самостоятельно стоять на ногах, я попросила его отвернуться, и он со словами «чего я там не видел?» уставился в окно. Я оделась и под конвоем пошла на кухню, по пути увидев, во что превратилась моя ванная.